— Чер, не плачь, ты чего? Всё наладится. Ну же, хватит плакать. Улыбка тебе идёт больше.
Войдя в дом, он налил мне крепкий кофе, усадил на мягкий, уютный диван бежевого цвета и, накрыв пушистым, мягким, словно воздушное облако, пледом, обнял, заставив меня тем самым улыбнуться.
Я понимала, что с моим появлением в этом доме я разозлила бы Гидеона, который и так недолюбливал Роберта. Но я не знала, где он был сейчас, у меня не было выбора. Я не могла оставаться на улице, ведь если я стала бы ночевать в том сквере, полицейские не оставили бы это в стороне, а единственный, кто понимал всю ситуацию, связанную с вампирами, оборотнями и прочей нечистью, был Роберт. Я не могла ворваться в дом сестёр Льёнсон, сказав, что за мной охотятся древние вампиры, желающие моей смерти, а меня в это время охраняет оборотень, ведьма и вампир. Как минимум они бы не поняли и подумали бы, что я сумасшедшая. Я не нашла бы у них понимания. И только Роберт принял меня с распростёртыми объятиями, горячим кофе со сладким, сахарным зефиром и мягким пледом. Это именно то, что мне сейчас было нужно.
Мне нравилось в брюнете то, что он не просил объяснений, если видел, что я вот-вот могла заплакать. Он просто улыбнётся, подняв мне своей безупречно яркой и радостной улыбкой настроение.
Когда я успокоилась, Роберт заставил меня улыбнуться, сказав, что улыбка способствует поднятию настроению.
И парень был прав, после этого тяжёлого для меня действия я почувствовала новый прилив сил. Ко мне пришло осознание, что Лиззи не изменилась с того момента, как отдала меня на воспитание Эдисону, а «папа», наоборот, изменился, но, к сожалению, в худшую сторону. Теперь его характер был схож с характером мамы. Он не слушал моё мнение, он слушал указания моей упрямой мамочки. Я понимала, что она пыталась оградить меня от всех проблем, она пыталась сделать последний год моей жизни безопасным. Но запрещать мне видеться и общаться с тем, кто мне был бесконечно дорог — я не могла позволить им так обращаться со мной. Как будто я какая-то игрушка, которой можно управлять.
На улице ничего не осталось от солнца. Мрачные тучи, проливающие дождь где-то в Атланте, покрыли небо, словно серая краска, оставляя разводы. Деревья стояли голыми: вся листва, окутывающая когда-то ветки, опала на сырую и твёрдую от ночного холода землю, укрыв её ковром камелопардового цвета. В моей жизни настала самая выцветшая осень. В жизни каждого человека в какой-то переломный момент наступает такой сезон года. Для меня это была последняя осень, которую я могла увидеть. Поэтому следовало радоваться последнему упавшему листку на земле.
— О чём ты сейчас думаешь? — спросила я у Роберта, когда посмотрела в его обеспокоенные карие глаза. Вспомнив первую нашу встречу, я вспомнила, что когда-то думала, что брюнет будет агрессивным и грубым. Мне казалось, что он не способен на дружескую любовь и поддержку. Его грубый голос, который я услышала тогда, казалось, не предвещал ничего хорошего. Но сейчас он — мой лучший друг, который утешит в трудную минуту и согреет вкусным кофе и плюшевым пледом.
— Я пытаюсь понять, как быть дальше, — отрезал он. Не только его глаза говорили, что Роберт обеспокоен, но и его голос, который предательски колебался. Нет, он не дрожал, он именно колебался.
— Ты о чём?
— Я о тебе, Чер. Когда-то я пережил примерно то же самое, что переживаешь сейчас ты. Я понимаю, какого тебе сейчас.
— Почему ты переживаешь обо мне? Я же так поступила с тобой… — но не успела я договорить, как он положил свою руку на мою и ответил:
— Сердцу не прикажешь. Мне было бы больнее, если бы ты ответила на мои чувства, солгав. Понимаешь, во мне заложено с рождения: друзей спасать в любой ситуации, какой бы трудной и опасной она не была. А ты мой друг, за которого я переживаю.