И всё же он увидел Вассу. Каким-то образом ей удалось вычислить их эшелон. Она стояла на перроне в тот момент, когда их телячий вагон проносился мимо. Он успел расслышать всего несколько слов из того, что прокричала ему сестра. В тот момент ему было вовсе неважно, что именно кричала она. Эти слова можно будет прочитать в следующем письме от нее. Главное – он видел Василису, она видела его.
Это мгновенье длилось всего лишь несколько секунд, но эти секунды были для него самими дорогими среди всех прочих, которые промчались в его фронтовой жизни.
Потом, после переправы через Днепр, началось безостановочное наступление на кировоградском направлении. И только через два месяца непрерывных маршевых боёв они впервые споткнулись о злополучную высоту 107,2…
…Завтра они обязательно отнимут её у немцев. Туда затащат свои пушки артиллеристы, а они, подминая гусеницами бегущих по склону фашистов, помчатся дальше брать эту злосчастную Агафоновку. Только на сей раз не так безрассудно, как они пытались ломиться напролом прошедшие два дня.
Сегодня Ивану удалось засечь, откуда в деревне лупили в них «Фердинанды». Они стояли посредине деревни в замаскированных сараях. Таких самоходок было несколько. Их экипажу чудом удалось выйти из зоны обстрела этих «Фердинандов». Два Т-34, которые шли слева от него, сгорели у Ивана на глазах.
«Мне опять повезло, – мелькнула неожиданная мысль. – Уже больше года удача сопутствует. Сколько времени она может ещё продлиться?»
То, что это было везение – сомневаться не приходилось.
В Сталинграде погибли все его сослуживцы, с которыми он переправлялся через Волгу. Потом приходило пополнение на смену погибшим, но и оно в связи с ежедневной гибелью бойцов успело обновиться несколько раз.
Из того пекла они с Васькой Бородиным выбрались, казалось, совсем случайно. Но и друга теперь больше нет рядом с ним. Он погиб тогда в бою под хутором Калинин, его обгоревшее тело извлекли из танка и похоронили в братской могиле. Васька остался лежать в курской земле навсегда.
Об этом Иван узнал лишь после возвращения из госпиталя. В тот день он впервые за время пребывания на фронте смахнул со щеки накатившуюся слезу. С трудом справившись с комком в горле, он дал себе клятву: будет теперь не просто воевать, выполняя поставленную задачу, а убивать этих гадов при любой возможности, с упоением давить гусеницами бегущие перед ним фигуры серо-зелёного цвета. С потерей друга в нём появилось беспощадное ожесточение не только против всяких гансов и фрицев, но и ко всему немецкому – танкам, пушкам, машинам, блиндажам…
– Что, Ярошенко, не спится? – спросил его командир орудия Булыгин. – В башке дурные мысли вертятся?
– Вертятся, – ответил Иван. – О жизни размышляю.
– А чего о ней размышлять? Сегодня жив остался – и слава богу. На войне глупо заглядывать далеко вперёд. Нужно радоваться тому, что подфартило сегодня. А завтра – это будет завтра. Так легче жить, Ваня.
– Совсем не думаешь о будущем? – удивился Иван.
– Совсем.
– Как тебе это удаётся?
– Каком кверху, – усмехнулся в полутьме Булыгин. – Приказ такой себе объявил. Не выворачивать раньше времени душу наизнанку и точка. Думать начну в первый день после победы. Если, конечно, доживу. В чём я глубоко сомневаюсь.
– Почему? – спросил Иван, ловя себя на мысли, что сам с некоторых пор стал сомневаться в бесконечном везении. Он видел, как быстро сменяются вокруг него люди и не верил в собственную исключительность. К смерти он был готов, и, как ни странно, ему было жаль почему-то не себя, а мать, сестёр, Тоню…
– Потому что статистика – вещь неоспоримая. На войне бессмертных и неуязвимых не бывает. Я на фронте с первых дней, и на сегодня таких как я – уже единицы. А война ещё не скоро закончится. Скоро настанет и мой черёд, – обречённым голосом закончил Булыгин.
Павел Булыгин был старше Ивана на четыре года, но выглядел намного старше своих лет. Когда началась война – он заканчивал срочную службу где-то на Украине, до демобилизации оставались считанные дни. Танковый полк, в котором он служил, успел поучаствовать лишь в одном бою. Потеряв все машины, остатки полка попали в окружение и несколько месяцев пробивались к своим. Потом судьба сложилась, как у многих других. Сначала пятились до Волги, потом наступали. Булыгин сменил пять экипажей, дважды отлежал в госпитале. Совсем недавно узнал, что вся его семья погибла в оккупации.