Иван развернул танк и на полном ходу врезался в грузовик. В считанные минуты с ним было покончено. В смотровую щель ему были видны обезумевшие глаза немецких солдат. Иван вырулил опять на главную улицу, и танк помчался дальше.
Они успели проскочить ещё несколько сотен метров, как вдруг увидели, как впереди с двух сторон из проулков выползли два «Фердинанда», направляя на их Т-34 свои стволы.
– Так вот вы где, суки крестастые! – воскликнул Булыгин, прильнув к орудию. – Выползли из своих нор, нервишки не выдержали, да?
Он успел опередить немецких артиллеристов. Выпущенный им снаряд с первого раза поджёг одно из самоходных орудий. Второй «Фердинанд» ударил по ним, но снаряд разорвался в нескольких метрах от танка, брызнув осколками по броне.
– Мазилы, вашу мать! С сотни метров попасть не можете! – выругался Булыгин и тут же выстрелил в ответ. Его снаряд достиг цели, но самоходка чудом уцелела, не загорелась. В следующую секунду она огрызнулась вспышкой огня, её снаряд угодил в лобовую броню танка.
Танк сильно тряхнуло, но броня опять выдержала. Булыгин успел выстрелить два раза и поджёг самоходку.
– Вперёд! – прокричал Егоров.
Танк устремился к противоположному краю деревни, чтобы до конца выполнить задачу. В голове Егорова вдруг мелькнула шальная мысль: прорваться к своим на полном ходу через немецкие позиции с тыла. Но этой мысли не суждено было сбыться. В конце деревни на фоне горящего дома появился «Тигр».
– Булыгин! – успел прокричать лейтенант и дальнейшие его слова утонули в оглушительном грохоте. Немецкий танк всадил в лоб Т-34 болванку с расстояния около пятидесяти метров.
Когда Иван очнулся, мотор уже молчал. Булыгин с разорванным низом живота валялся на днище. Егоров и заряжающий Сотниченко были мертвы. Их посекло осколками. Тенькову снесло голову.
Иван понял, что остался в живых лишь чудом. Снаряд пробил броню на уровне головы стрелка-радиста и прошёл через командира орудия. Ивана от удара сбросило с сиденья, на его долю досталось три осколка. Один попал в колено, второй рассёк правую руку, третий вспорол кожу на лбу.
Танк горел, заполняя внутреннее пространство едким дымом. Дышать становилось трудно. Кровь заливала лицо Ивана, нога была вывернута в колене и не сгибалась. Он попробовал открыть аварийный люк, но его заклинило. Взгляд упал на разбитый бензопровод. Под ним на днище растекалась лужа газойля. В любой момент он мог воспламениться. Иван подтянулся на руках к командирскому люку, распахнул его. Едва он выполз из люка – пламя из танка рванулось наружу. В эту секунду по броне брызнула автоматная очередь. Иван почувствовал, как обожгло левую руку и левую ногу. Он свалился на землю и на какое-то время потерял сознание. Когда очнулся – увидел бушующее пламя вокруг башни. Стиснув зубы от нестерпимой боли, пополз от танка. Он успел преодолеть всего несколько метров, когда раздался оглушительный взрыв. В танке взорвался боекомплект.
Иван Ярошенко погиб мгновенно…
Шёл 911-й день войны.
Глава 29
Евдокия Ярошенко лежала без сна уже несколько часов. Страдать бессонницей она начала месяц назад.
Всё началось с той самой ночи, когда приснился ей сын Иван.
Сон был страшным. Иван лежал на земле, лицо его было в крови. Она хотела подойти к нему, чтобы помочь подняться, но он протестующе замахал рукой, запрещая приближаться. Потом перед глазами вспыхнуло огромное пламя, которое заслонило всё вокруг. Когда пламя угасло и рассеялся дым, Ивана уже не было. Она стояла посредине какой-то улицы и озиралась по сторонам. Улица была незнакомой и пустынной, все проулки отгорожены высоким плетнём с крестами. Плетень и кресты дымились. Евдокию охватил страх, она заметалась в поисках выхода из мёртвого селения и проснулась. Не смыкая глаз, пролежала без сна до самого утра. Не выспавшаяся и разбитая, отправилась на работу.
С тех пор, ложась спать, Евдокия долгими часами не могла уснуть. Ужасный сон про Ивана не давал ей покоя. Она вновь отчётливо видела бушующее пламя, чадящий дым и корявый плетень с обуглившимися крестами. Видения пропадали, начинались тягостные воспоминания о прежней жизни, о той большой семье, которая так неожиданно распалась. Такие наваждения стали повторяться изо дня в день.
Закрыв глаза, она лежала, не шевелясь, и прислушивалась к тоскливому завыванию ветра за окном. В памяти в очередной раз воскресали картины той жизни, в которой были ещё и муж, и все её дети. Она многое бы отдала теперь за то, чтобы вернуть прежнюю, пусть горькую, но понятную для неё жизнь. В той жизни она не была одинокой. Сейчас её жизнь теряла смысл.
Евдокия заплакала. Слезы полились из глаз ручьём. Она не утирала их, и они стекали по щекам на простыню.