– Нет, Марочко, не смогу я запомнить эти чёр…заковыристые молитвы. И Библию мне не одолеть, потому как неграмотная я. Будет с меня и того, что русский язык с горем пополам освоила. А без понятия божьего смысла, какая из меня верующая? Креститься, да кланяться неизвестно во имя чего, у меня не получится. Ты, Марочко, прости уж свою жинку-безбожницу. Не нужна мне слепая вера. Доживу я свои годы и без Бога, как-нибудь, – Евдокия положила покаянную голову на грудь мужа, притихла. После небольшой паузы, продолжила:
– Грех человека ведь не в том, что он не верит в Господа, а в его скверных поступках и мыслях. Так я разумею. А я их при жизни своей не совершала, злобных мыслей в голове отродясь не держала. С детства трудилась от зари до зари, была послушной отцу и маме. С тех пор, когда ты взял меня в жёны, я была преданной и верной только тебе. Не грешна я перед Богом.
Марк не стал настаивать на своём и не упрекнул жену ни единым словом. Прощаясь на следующий день, он совершенно спокойно сказал:
– Ты права, Евдоха. Чтобы присоединиться к Православию, надо искренно верить во Христа. Иначе все твои молитвы не дойдут до него.
Этот разговор запомнился ей в мельчайших подробностях.
…Евдокия так и не уснула за ночь, ворочаясь с боку на бок бесчисленное количество раз.
Как только в окне немного посветлело, она встала, пошла к рукомойнику, умыла зарёванное лицо, посмотрела на себя в зеркало, принялась растапливать печь. Потом поставила на плиту чайник, налила в кастрюлю воды для овсяной каши, пристроила её с краю. Кашу Евдокия варила на воде, добавляя немного молока. Потом, уже раскладывая по тарелкам, она опускала в кашу крошечный кусочек масла.
В семь часов Евдокия принялась будить детей. Летом они спали на полу, на большом соломенном матраце, а зимой перебирались на дощатые полати за печкой. Начинала она обычно с Фроси, потому что та вставала с большим трудом.
– Фросюшка, просыпайся, пора вставать, – затрясла Евдокия дочь за плечо. – Уже пять минут восьмого.
Услышав голос матери, открыла глаза Василиса, потянулась, сладко позёвывая.
– Ванька, вставай, – толкнула она ладошкой в спину брата, спящего на боку, отвернувшегося от сестёр к стене.
– Угу, – буркнул Ваня, не открывая глаз.
– Чего, угу-то, вставай, давай! – сердито сказала Василиса. – Потом опять будешь злиться, что поздно разбудили. Поднимайся!
Фрося лежала с краю с закрытыми глазами, не шевелясь и никак не реагируя на происходящее.
– Фроська, а ты чего продолжаешь дрыхнуть? – возмутилась Василиса. – Тебе что, особое приглашение требуется?
– Отстань от меня, – подала голос сестра. – Переползти не можешь, что ли? Встала – иди, умывайся, а я ещё немножко полежу.
Через несколько секунд добавила в своё оправдание:
– Умывалка-то одна…не делится на троих…
– Фрося, вставай лежебока, – послышался из-за стенки голос матери.
– Сейчас, мамочка, ещё чуть-чуть полежу и встану…– уткнувшись лицом в подушку, еле слышно пробормотала Фрося.
Василиса осторожно переползла через ноги сестры, ступила на ступеньку лестницы, недовольно проговорила:
– Не можешь подниматься первой – поменяйся с Ванькой местами, сколько раз мне говорить тебе об этом! Каждый день, одно, и тоже. Мама, скажи хоть ты ей, чтобы поменялась местами с братом, поломаю я ей ноги когда-нибудь нечаянно.
Громкий разговор окончательно пробудил Ваню. Он придвинулся к Фросе, принялся щекотать сестру под мышками.
– Ванька, дурак, прекрати! – заверещала Фрося, извиваясь под щекотками брата. – Перестань сейчас же! Я кому говорю!?
– Ага-а, подействовало, кикимора болотная! Боишься щекотки? – радовался Ваня, не отступаясь. – Я тебя быстро разбужу, тетеря сонная!
Фрося ухватила брата за руку, навалилась на него всем телом, прижала к полатям.
– Ну, и что мне с тобой сделать, сморчок ушастый? – грозно проговорила она, защемив ему нос пальцами, словно клещами. – Нос оторвать, чтобы не совал его, куда не просят?
Ваня дёргался, пытаясь вырваться, но у него не получалось, сестра была сильнее его.
– Ну, ладно, хватит. Больно же, – взмолился он, наконец. – Совсем очумела, что ли? Пощекотать уж нельзя.
– Да, нельзя, – сказала Фрося, освобождая брата. – Щекочи себя, если хочется. Или, вон, Василису, ей, может, и понравится.
– Хватит ругаться, спускайтесь вниз, – проговорила мать. – Умывайтесь и садитесь за стол.
Фрося спустилась с полатей, начала приводить себя в порядок. Василиса уже стояла перед зеркалом, расчесывала волосы и заплетала косу. Через пять минут все они сели за стол. Евдокия поставила перед каждым из них по тарелке с кашей, в ней плавилось по кусочку масла.