Мэтхен опоздал на долю мгновения: подхвативший автомат Хрюка посельчанин ударил длинной очередью от бедра. Ему повезло: одна из пуль попала в голову снайперу. Мужчина выронил винтовку и, гремя по крыше, скатился вниз. Уже мёртвое тело смачно шлёпнулось в грязь. Миг спустя и сам местный с воплем запрокинулся навзничь…
…Что взрывов и свиста плазмопушки больше не слышно, Мэтхен понял, только когда с трёх сторон заревели моторы. Миг — и по группе хлестнул ливень крупнокалиберных пуль. Пули с хряском прошивали металлопластиковые стены, плескали грязью, рикошетили от неубранных камней. То и дело вскрикивал, замирая в бессильных позах, кто-то из бойцов: отряд таял, как снег в тёплой комнате.
Приземистый корпус старого-престарого «Хамви» показался из-за полуразрушенной, расколотой взрывом казармы, внезапно. На конце короткого и толстого ствола бился венчик огня — броневичок гвоздил, не экономя патроны. Да и что их беречь — идёт ведь последняя война старого оружия. Завтра у всего этого железа не будет в любом случае. И стальная метла секла захламлённый дворик посреди развалин, на котором за грудами какого-то оборудования и просто неубранных обломков засели остатки отряда. Остальные два броневика прятались в мутной мгле. Тьма и смог им не мешали: приборы ночного видения на машинах двадцатого века были разработаны в двадцать втором.
Большая часть отряда была ещё цела. Хлопали арбалеты, изредка гахали пищали, били короткими очередями автоматы. Может быть, во тьме, идущие в контратаку солдаты Свободного Мира тоже гибли. Этого не видно. Зато с каждой минутой тает отряд, иссякают запасы пороха и патронов. Ещё немного — и их смогут расстреливать на выбор, как в тире.
Мэтхен поймал «Хамви» в прицел почти сразу. Один выстрел, только один выстрел, и одним «хамвиком» у чистильщиков станет меньше. Потом надо подловить ещё два, и, пока подбрасывают подкрепления, идти на прорыв. Тогда кто-нибудь, точно уйдёт. Может — даже половина тех, кто ещё уцелел. Броневик покачивался на ухабах, казалось, он дёргается, пытаясь уйти из сети прицельных меток. Мэтхен плавно вдавил кнопку «пуск».
Он уже представлял себе, как из «ствола» вырывается поток раскаляющих воздух до свечения частиц. Как нестерпимо-яркий оранжевый сноп пламени, почти со скоростью света пролетев несколько метров, бьёт в покатую броню. Как невероятный жар испаряет металл противопульной брони, прожигая машину насквозь и поражая боеукладку, как рвутся объятые пламенем патроны, убивая всё живое внутри, и вспыхивает бензобак…
…Вместо зловещего шипения — какой-то усталый не то хруст, не то треск. Будто рушится отстоявшая своё стена старого-престарого дома. Слабый сполох вырывается из генератора, и где-то в метре, не больше, истаивает, растворяясь во мраке. Вместо испепеляющего жара дохнуло едва заметным теплом.
Ещё не веря в случившееся, Мэтхен отчаянно давит кнопку вновь. Тот же результат, только зафиксированная тепловизорами волна ещё слабее. Зато оба выстрела засекли там, у врага: что-то рвёт плечо, ещё одна пуля свистит над головой.
Мэтхен скорчился за преградой — защитой от пуль, но не от плазмострелов. Судорожно поднёс к глазам оружие, уставился в индикатор зарядки. И матерно выругался: зелёный прямоугольник, показывающий зарядку, был пуст, более того, сами его очертания мигали. Это значит — всё. Сдох аккум. Мэтхен с яростью отбросил бесполезное оружие, одновременно стянул с плеча привычный «Калашников». К нему есть ещё один рожок, какое-то время можно стрелять. Пули свистели над головой, бились во что-то металлическое под брезентом. Мэтхен высунулся из-за импровизированного бруствера, послал короткую, в три патрона, очередь по смазанным чёрным фигурам. В чёрно-багрово-буром мире подобные костюмы служили превосходной маскировкой. И ещё очередь. И ещё. Вроде отошли, остановились даже броневики.
Воцарилась тишина. Относительная — ибо стонали раненые, ревели на холостом ходу моторы, над головой пронёсся то ли вертолёт, то ли разведывательный беспилотник, трещали пожары, где-то что-то рвалось. Но после адской какофонии боя казалось, что снизошла тишина. Мэтхен не заблуждался, отсрочка — временная. Очень скоро, подтянут танки, или солдат с плазмострелами. И тогда всех положат с безопасного расстояния.
Будто превозмогая заморозку, боль начинала добираться до сознания. Казалось, между рёбер просунули и неспешно ворочают раскалённый штырь, плечо горело огнём, каждое движение левой руки отдавало в мозг адской болью. Пот заливал глаза, дышать стало трудно, как в самом начале, когда из забарьерной чистоты пятьдесят изгнанников вышвырнули в Подкуполье. Хорошо хоть, кровотечение удалось остановить — была у боевого скафандра ещё и функция наложения кровоостанавливающих пластырей при ранении. В руку воткнулась игла, вводя обезболивающее. То ли старинный промедол, то ли разработку фармакологов поновее и ещё какие-то стимуляторы. Только благодаря этому Мэтхен ещё мог мыслить и что-то делать повреждённой рукой.