— Чего ж ты, Джэкоб, тянешь? Решил поиздеваться? — спросил Захар угрюмо, не уловив юмору.
— Ага, не только ты шутки любишь. Когда с рейса вернёмся, я этих придурков так ославлю! Да меня за твою историю до конца жизни во всех тавернах бесплатно будут поить — моряк мечтательно закатил смешливые свои глазёнки.
— И долго жить собрался, сэр Джэкоб, с таким пассажиром-то? — пацан сухо-официально обломал ему фантазию.
— Сказал же, придумаем что-нибудь. Доедай и спрячься за канатами, отдыхай. А я рому хлебну и пойду, служба ж у меня. — Раздражённо перешёл на служебный тон старый моряк.
Ну-ну, послужи пока, служака-юморист. Придумывать он что-то собрался, ага. Не догадывается даже, что детки уже всё придумали, и что их замысел сработает с неотвратимостью детонации ВВ. Время на мягкую вербовку у нас есть. У меня дня три на подготовку визита Пушка. Что делаю? Перепиливаю потихоньку доски палубы под люк и английский учу. Меня Зак натаскивает, обучаясь основам русского. Очень эффективно, когда учитель и ученик в одной голове. Круглосуточно. Урок не прогуляешь и на уроке в тетрадке не порисуешь. И, вообще, приучаем друг друга к систематическому труду. Днём, пока за общим шумом не слышно, пилим палубу, или прячемся. Ночью во снах уже специально воспроизвожу все свои драки прям с детства или немножко разминаемся, если Зака кошмары одолевают. Прививаю мальчику привычку к преодолению боли и усталости, ещё к ножику привыкаем, не всё ему дубиной махать. Не было у меня детей и младших братьев, не ведал я того чувства. Зато теперь мне совершенно ясно, почему кошка, обняв котёнка передними лапами, яростно лупит его задними. И почему, едва получив трёпку, малыш снова гоняется за мамкиным хвостом. Явно вымогает трёпку, ведь в ней проявление зверской любви. Ну, отжимаемся, допустим — скулежу было! Не могу, грит, и всё. Давай тогда я, — отвечаю. Он, типа, — ну-ну.
А я его тушку принудил ещё к двум десяткам отжиманий, именно на том самом чувстве. Бедняга решил, что сдохнет так скоро. Прям уверен был, что помрёт, пока сам топиться не собрался. Он же у меня красавчик, вши в голове нам ни к чему, выпросил у боцмана ремень на ночь, кусок мыла, как мог, подправил ножик и сбрил русые космы. Нормально получилось, правда, порезался слегка без зеркала. Боцман нас сразу не узнал, решил — белка. Мальчик испытал стыд и настоящую боль. Но и искреннюю заботу! А боль — фигня, смейся, Зак!
А как же боцман? Дозревает. Ему, бедняге, в компании стариков неинтересно, а тут молодые, не опухшие уши без дела валяются. Приносит пожрать и свежие новости. Кэп всё никак успокоиться не может. Траур по Заку затягивается. Боцманюга от души веселится. В общем, «жить стало лучше, жить стало веселее». Как чудесно спится на канатах! Не верите? Поспите с месячишку в гамаке в протухшем трюме, убедитесь. Ещё и дело сдвинулось. Как и планировали, на третий день. Проснулся я раньше Захара, умотал малыша ночью до нервного вздрагивания. Лежу с закрытыми глазами. То ли грёзы, то ли мысли, у Зака перенял привычку.
Тут Джэкоб притопал, присел рядом на канаты, вздохнул и свою чёрную клешню на мою порезанную голову положил. Смотрю на него сквозь ресницы, а у самого кол поперёк грудной клетки от его несчастного и одинокого образа.
— Дядя Яша, ты чего? — вырвалось по-русски, а он мне: «Why?»
Не «what», а «why»! Захара не бужу, нахватался немного. Спрашиваю на дрянном английском, мол, ты меня понял, что ли? Жуткое зрелище. Жуткое и душераздирающее — здоровенный, седой, с изуродованной харей мужик плачет, закрывая лицо почерневшими клешнями и плечами трясётся. Не лезу, не мешаю. Вроде, отпустило его, подышал, забормотал что-то. Разобрал только «слышта». Ага, сейчас англичане так поморов зовут. А я ему. — Асэй?
Его чуть по новой не скрутило. Спрашивает, почему я слова коверкаю, нормально же говорил? Отвечаю, что убогий, накатывает на меня, поэтому и пожалели. Дядя Яша пригорюнился, рассказывать начал, убогому-то можно. Ходил он в Архангельск. Глянулась ему там одна вдовушка, малец у неё был, как Захарушка. Ну, любовь — подарки, встречи, расставания. Понесла она от него. А когда на другую навигацию пришли, не нашёл никого — оспа.
Посидели, помолчали. Спрашивает, а как сейчас, на тебя часто накатывает? Отвечаю, что бывает.
— А по-московитски хорошо говоришь?