— Может случиться, что в списке ее уже нет. Текучесть кадров ужасная. Девочки выскакивают замуж.
— Рад за них.
— А я не очень. У меня вечная проблема с пополнением, начиная с самой войны. Можно подумать, что здесь служба знакомств или нечто подобное. Ладно, если окажется, что она больше не работает, я подыщу вам другую. Еще рано. Как вы сказали ее фамилия?
— Я не говорил. И это особа вовсе не женского пола.
Она посмотрела на меня чуть разочарованно.
— Тогда вы не по адресу. У меня чистое заведение, не для гомосексуалистов.
Глава 21
Дверь за ее спиной открылась. На пороге стоял Том Рика, подпирая худым плечом дверной косяк. Твидовый пиджак висел на нем мешком.
— Что-нибудь случилось, Моди? — спросил он неестественно тонким сухим голосом. Глаза его сделались, словно лужи дегтя.
Мод нацепила на лицо улыбающуюся маску и лишь затем повернулась к нему. — Ничего не случилось. Иди к себе.
Она положила руки ему на плечи. Он улыбался, но глядел мимо нее, на меня. Улыбка его была отстраненной, вымученной, словно между нами стояла толстая стеклянная стена. Она затрясла его: — Ты что, кололся? Значит вот за чем ты уезжал?
— Какие мы любопытные, — сказал он с унылым кокетством, стараясь придать своему тощему лицу по-юношески обольстительное выражение.
— Где ты его раздобыл? Откуда у тебя деньги?
— Кому они нужны, эти деньги, золотце?
— Отвечай. — Она надвинулась на Тома всем телом и затрясла его так, что у того заклацали зубы. — Я хочу знать, кто дал тебе эту гадость, сколько ты получил и где остатки.
Он отшатнулся к косяку. — Отстань, шлюха.
— Это неплохая мысль, — сказал я, заходя за стойку.
Она круто повернулась, словно я вонзил ей в спину нож. — А вы не вмешивайтесь, парень. Я вас предупреждаю. Я и без того долго терпела вас, а мне нужно позаботиться о моем мальчике.
— Он что, ваша собственность?
Она завопила басистым голосом: — Убирайтесь из моего дома!
Том вклинился между нами, словно третье лицо из водевиля. — Не надо так разговаривать с моим старым другом. — Он поглядывал на меня сквозь стеклянную стену. Выражение его глаз и речь стали более осмысленными, словно первоначальное воздействие наркотика уже начало ослабевать. — Все еще ходишь в героях, приятель? А я вот скатился. Каждый день скатываюсь «все нижее и нижее», как говаривала дорогая старушка-мать.
— Ты слишком много говоришь, — сказала Мод, кладя тяжелую руку на его плечо. — Иди в комнату и приляг.
Он обрушился на нее в неожиданном порыве озлобленности: — Оставь меня в покое. Я в хорошей форме, вот встретился со старым дружком. Хочешь отшить моих друзей?
— Твой единственный друг — это я.
— Разве? Вот что я тебе скажу. Ты будешь валяться в грязи, а я взлечу высоко, буду жить, как Райли. Кому ты нужна?
— Я нужна тебе, Том, — сказала она неуверенно. — Ты дошел до ручки, когда я тебя приютила. Если бы не я, быть тебе за решеткой. С моей помощью удалось скостить срок, и ты знаешь, как дорого это мне обошлось. А ты опять за старое. Неужели никак нельзя поумнеть?
— Не волнуйся, поумнел. Видишь ли, все эти годы я, как подмастерье, изучал тонкости ремесла. Свое дело я знаю, как свои пять пальцев. Я понял, где вы, глупые жучки, совершаете свои глупые ошибки. И я их не совершу. У меня теперь свой бизнес и совершенно безопасный. — Настроение его резко изменилось, держался он агрессивно-приподнято.
— Безопасный, как за решеткой, — сказала блондинка. — Еще раз высунешься, и я не смогу вызволить тебя.
— Никто и не просит. Отныне я сам по себе. А меня забудь.
Он повернулся к ней спиной и ушел во внутреннюю дверь. Тело его двигалось легко и свободно, поддерживаемое и подергиваемое невидимыми ниточками. Я двинулся следом за ним. Мод обрушила беспомощную ярость на меня:
— Туда нельзя. Не имеете права.
Я заколебался. Она была женщиной. Я находился в ее доме. Носком туфли Мод нажала на чуть потертый пятачок ковра за стойкой.
— Лучше убирайтесь подобру-поздорову, предупреждаю вас.
— Думаю, останусь еще ненадолго.
Она сложила руки на груди и посмотрела на меня, словно львица. Открылась входная дверь, и в нее тихо вошел приземистый человек плотного телосложения, одетый в клетчатую рубашку. На его лице с перебитым носом играла широкая бессмысленная улыбка. В руке покачивалась резиновая дубинка, поблескивающая, словно сувенир на память.
— Датч, выпроводи-ка его, — сказала Мод, отходя в сторону.
Я вышел из-за конторки и сам выпроводил Датча. Вероятно, он был выпивохой, что сказалось на его реакции. Во всяком случае, мои удары попадали в цель. Улучив момент, когда он позабыл уклониться, я ударил его левой в голову, правой — вперехлест в челюсть и длинным хуком в солнечное сплетение, от чего он согнулся пополам, напоровшись при этом на мой апперкот. Он рухнул на пол. Подобрав его дубинку, я прошел мимо Мод во внутреннюю дверь. Она не сказала ни слова.
Я прошел через гостиную, забитую мебелью, чей бело-зеленый рисунок напомнил мне джунгли и даже показалось, что за мной следят чьи-то глаза. Из гостиной я попал в короткий коридор, миновал спальню, обитую розовым сатином и напоминавшую внутреннюю сторону еще не приведенного в порядок гроба, и оказался у открытой двери ванной комнаты. Пиджак Тома лежал на освещенном пороге, словно обезглавленное туловище, расплющенное колесами могучего паровоза.
Том сидел на унитазе. Левый рукав рубашки был закатан, а в правой руке он держал шприц. Он с таким усердием отыскивал вену, что не заметил меня. Вены, которые он уже использовал и погубил, тянулись черными жгутами от запястий к утраченным бицепсам. Синяя татуировка скрывала шрамы на запястьях.
Я отобрал у него шприц, примерно на четверть наполненный прозрачной жидкостью. Поднятое к яркому свету ванной лицо пробороздили глубокие морщины, словно на примитивной маске, которую использовали для изгнания злых духов; глазницы были наполнены темнотой.
— Отдайте. Этого мне мало.
— Немало, чтобы убить себя.
— Это дает мне жизнь. Там, в больнице, я без этого чуть не умер. Мозги так и трещали.
Неожиданным движением он попытался завладеть шприцем. Я убрал руку так, чтобы он его не достал.
— Возвращайся в больницу, Том.
Он медленно повел головой из стороны в сторону. — Ничего там для меня нет. Все, что я хочу, находится на воле.
— А что ты хочешь?
— Балдеть. Иметь деньги и балдеть. Что еще надо?
— Чертовски много.
— И вы это имеете? — Он почувствовал мое колебание и хитро посмотрел на меня снизу вверх. — У героя делишки идут не очень-то по-геройски, а? Только ради Бога не заводите старую пластинку, что нужно глядеть в будущее. Меня от нее тошнит. Всегда тошнило. Так что приберегите ее для простачков. Это мое будущее, сейчас.
— И оно тебе нравится?
— Если отдадите иглу. Больше от вас мне ничего не надо.
— Почему ты не завяжешь, Том? Прояви характер. Ты еще слишком молод, чтобы ставить на себе крест.
— Приберегите это для своих бойскаутов, воспитатель. Хотите знать, почему я на игле? Потому что мне осточертели лицемерные ублюдки вроде вас. Вы разглагольствуете о возвышенном, но я ни разу не встречал среди вас ни одного, кто сам бы в это верил. Вы поучаете других, как им жить, а сами в то же время изменяете своей жене направо и налево, пьете, как сапожник, и гоняетесь за любым грязным центом, который попадется на глаза.
В его словах оказалось достаточно правды, чтобы я на минуту онемел. На меня нахлынула смутная боль воспоминаний. Она пришла вместе с образом женщины, которую я потерял. Я отогнал видение, говоря себе, что это было много лет назад. Все самое важное произошло давно, в прошлом.
Том заметил смятение, которое, должно быть, проявилось на моем лице, и сказал: