Мне ведь не придется корчиться в ту-истощении. Все будет быстро и чисто, все закончится одним ударом клинка. И вообще, вене не боятся боли, вене знают о боли все. И тем не менее…
Что ж, примем это за данность и будем с ней работать. Надо ведь откуда-то начинать.
Я глубоко вздохнула, погружаясь в транс…
«Медитация на боли», одно из первых упражнений танцовщиц. Тело расслабилось, глаза медленно закрылись. Окружающий мир растворился в свободном потоке моего «я».
Открытие боли.
Внимание плавно скользнуло к той области, где до сих пор были неприятные ощущения. Чуть выше ключицы… И еще – ребра. И связки, и мышцы, и… Все тело вдруг показалось зажатым, точно оно помимо моей воли пыталось сжать эту боль в кулак, изгнать ее из себя. Напряжение и сопротивление. Я открылась этим ощущениям, почти видя перед собой этот воображаемый кулак, эту попытку отмежеваться от боли.
И начала постепенно открывать замкнутость вокруг ощущений. Не выталкивать боль, а позволять ей быть. Позволить кулаку медленно разжаться, открыться. Подарила ощущению пространство, ведь, сколь бы неприятным оно ни было, это мое ощущение.
Чем сильнее рука сжимает раскаленный уголек, тем больше он ее жжет. Ладонь сжатой руки расслабляется, пальцы начинают ослаблять свою хватку… открываться для ощущений.
Страх сосредоточился вокруг боли ледяной коркой, и я позволила ему растаять. Напряжение растворилось, ощущения смогли свободно возникать, когда они пожелают. Боль смягчилась, налилась теплом… Никакой привязанности. Никакого подавления.
Просто ощущение… Свободно парящее в мягком, открытом теле… Легко.
Исследование боли.
Открыться мягкости… Позволить боли свободно парить в теле… Ощущения так легки в безграничности восприятия.
Тело расслабилось почти на клеточном уровне. Не будь я неподвижна, это было бы танцем. Ум легко скользнул в область свободного падения, столь же спокойный и податливый, как и тело. Где-то в глубине парили страх и мысли о смерти, и я расслабила все вокруг этих мыслей, позволяя им так же спокойно плыть в пустоте. Мысли возникали и уходили в никуда.
Боль. Что есть истина этого переживания? Что есть боль?
Какое это ощущение? Образует ли оно твердую массу? Или же оно постоянно движется?
Кажется оно мне узлом? Или давлением? Или покалыванием? Или вибрацией? Какого оно цвета? Какое оно на вкус?
Изменения происходят постоянно. Ощущения приходят и уходят. От мгновения к мгновению. Суть танца – суть жизни.
И смерти.
Войти в поток, отпустить сопротивление, забыть о том, что происходит. Истину можно открыть лишь самостоятельно…
Боль… Это ощущение парит в пространстве сознания. И меняется от мгновения к мгновению, как меняюсь и я.
Без малейшего напряжения я скользнула непосредственно в переживание этого ощущения… от мгновения к мгновению… Открытость, смягчение. Сопротивление ума и тела плавится и уходит прочь. Изучать ощущение мягким, открытым умом. Проводить исследование открытым сердцем… открытым телом… открытым «я».
Постепенно открыться самому центру переживания. Спокойный, внимательный ум в самом центре… Пережить боль такой, какая она есть в безбрежном пространстве моего «я». Никакой привязанности. Не нужно даже мышления. Просто принять все, что приходит ко мне с каждым мгновением. Непосредственное переживание того, что есть… развивается… изменяется… от мгновения к мгновению.
Моя боль – не враг мне. Не нужно защищаться. Не нужно никуда прятаться.
Моя боль.
Я…
Дуновением холодного ветра – присутствие.
Синева во тьме.
Печаль.
Как не вовремя.
Я подняла голову, как никогда понимая его возраст, его силу, его власть. Древнейший. Раниэль-Атеро. Учитель.
Встала на ноги, приветствуя его вскинутыми крыльями и опущенными ушами – едва ли не единственное существо, к которому я до сих пор испытывала почтительное уважение. Не потому, что другие были менее достойны – просто этого я знала слишком хорошо, чтобы питать какие-либо иллюзии относительно нашего равенства.
Он приблизился танцующе-рваной походкой: мужчина-вене, чудо из чудес. Черная грива волос и черные крылья разъяренной мантией обрамляли закованное в синий шелк тело, глаза полночной синевы сияли на белоснежном алебастре кожи.
– Вы желали видеть меня, Хранительница?
Безупречное следование этикету. Я чуть опустила уши, показывая, что мне это сейчас неприятно, и он, красиво разметав крылья, опустился на пол у моих ног. Запрокинутое лицо казалось нереальным, точно древняя маска из белой кости.
– Valina?
Мои уши чуть дрогнули, ловя старинное обращение. И сен-образом я обрушила на него память о столкновении с древнейшим из темных. С золотоволосым и зеленоглазым эльфом, который держал у моего горла меч и шептал на том же языке: «Valina a Raniel». Ученица Раниэля.
– Почему он хотел моей смерти, Учитель?
Молчание.
– Понятно.
Я отвернулась, отказываясь смотреть на черной пантерой свернувшуюся у ног фигуру. У древних свои разборки, и влезать в них нам, желторотикам, для здоровья крайне противопоказано. Только вот не всегда нас спрашивают, желаем ли мы в них влезть.
– Как много вы уже узнали о произошедшем, Учитель?
– Столько, сколько смог.
Значит, больше, чем я. Ладненько.
– Комментарии?
– Я с удовольствием поработаю с матерью тор Эошаа окажу посильную поддержку во всех ее начинаниях. – Вот он, эль-лорд старой закваски. Такой ни за что не позволит себе неодобрительно высказаться о действиях женщины, тем более Матери клана. Он просто привяжет к ней ниточки и незаметно заставит делать так, как считает нужным. Матриархат, как же.
– Прихвати с собой Кесрит, возможно, еще кого-нибудь из Расплетающих.
– Да, Хранительница.
Я смотрела на изумительно тонкие и изящные руки. Белейшая кожа в облаке синей ткани, закругленные черные когти. Изысканностью линий, стройностью, гибкостью он скорее походил на едва намеченный взмахом кисти иероглиф, чем на существо из плоти и крови. Древний и прекрасный.
– Скажи мне хоть что-нибудь. Пожалуйста. – Немного осталось тех, с которыми я могла позволить себе разговаривать жалобно.
– Его зовут Ийнэль. Стар. Почти также стар, как Зимний.
Значит, младше самого Раниэля-Атеро на целую вечность и еще чуть-чуть.
– Он оставит меня в покое?
– Я когда-то убил его ученика. – Я удивилась. Не ожидала подобной откровенности. Но никакое удивление не помешало заметить, что он не сказал «нет». Древний демон, жаждущий твоей крови, – это ли не радость?
– Может, удастся уговорить его переключиться на Зимнего? – спросила с трепетной надеждой. В конце концов, Зимний ведь тоже ученик Раниэля-Атеро. Авось они друг друга поубивают… Надеяться никто не запретит.
Молчание.
– Поня-ятно… – И почему это я почувствовала такое острое разочарование? Риторический вопрос: – Еще что-нибудь?
На этот раз тишина длилась почти бесконечно. Он приподнялся на коленях, заглядывая мне в лицо, а когда я отвернулась, не в силах выносить сияния силы в темно-синих глазах, толчком развернул мой подбородок назад.
– Верь Арреку. – Вихрь движения, такой резкий, что я не заметила, как он оказался у выхода. – Просто верь.
И исчез. Ну как прикажете все это понимать?
До прихода следующей вызванной «на ковер» посетительницы осталась еще пара минут, и я откинулась на отвердевших потоках воздуха, пытаясь собраться с мыслями. Разговор с Учителем выбил из колеи, мгновенно перечеркнув весь философский настрой. Будто ледяной водой окатили. Или помоями. На мгновение я заколебалась, не прийти ли в бешенство, а затем махнула рукой. Ситуация была настолько знакома, что даже думать об этом не хотелось. С самого детства у меня за спиной громоздили сложные планы и многоходовые комбинации. Кто-то (чаще всего родственники) всегда знал, что для меня лучше, и претворял это знание в жизнь, не слишком интересуясь моим мнением. Если же у меня таковое вдруг оказывалось, то ожидалось, что я сама и сделаю все необходимое, дабы чужие планы разрушить. Мол, если не смогла, не больно это было тебе надо. Вот и сейчас нечто подобное: и Тэмино, и Раниэль-Атеро считали, что определенная информация для меня будет просто опасна. Что слишком рано раскрытые карты помешают мне в нужный момент принять нужное решение. Только вот если компетентности Учителя я в подобных вопросах доверяла, по опыту зная, что тот предпочитает сводить свое воздействие к минимуму, то о Тэмино того же сказать было нельзя. Причем не факт, что я права – в обоих случаях.