Подруга обиженно надула губы, и меня пробрал внезапный смех:
—Ладно-ладно! Только не делай больше такое лицо, — я не могла остановиться и продолжала смеяться, — знаешь, у моей прабабки в деревне утки откладывали яйца именно с такой физиономией…
—Боже, Люсинда Адамсон, — она сузила глаза и, цокнув языком, добавила: Если задумаешь заигрывать с кем-то, не смей так шутить!
Теперь, смеясь вместе, пошли в сторону парковки, где должны были встретиться с Шоном и поехать к нему домой.
Подготовили мы все по высшему классу, и теперь толпа народа двигала своими телами в такт оглушительной музыке, распивая напитки из металлических банок, которыми трехэтажный дом был в буквальном смысле усеян.
С каждой минутой мое плохое настроение улетучивалось, оставляя место безудержному веселью. Я все меньше смотрела на часы и совершенно перестала ждать звонка от бабушки, но здравый смысл все-таки победил, и через несколько часов я засобиралась домой. Вот только меня не выпустили, точнее я сама себя не выпустила
Подруга, заметив, что я почти ушла, затащила с собой на танцпол, чтобы станцевать под нашу “любимую” песню, а потом подоспел Шон, предложивший выпить по коктейлю. На мои отрицания, он отреагировал спокойно и, сказав, что градусов там меньше, чем в воде, все-таки затолкал его в меня. Присмотревшись получше, я бы заметила легкое волнение подруги или обратила внимание на постоянные перешептывания друзей, но только не в тот день.
Оставшуюся часть вечера я помню лишь обрывками. Сначала все казалось обычным, но это продлилось не более нескольких минут.
Первое, что я почувствовала, было безудержное веселье, мне начали слышаться незнакомые прежде голоса, которые выкрикивали реплики, которые, как мне казалось, я уже где-то слышала.
Через некоторое время они успокоились, но меня накрыла новая волна, в которой я увидела маму. Она стояла около винтовой лестницы, и ее лицо не выражало никаких эмоций, но ее взгляд, безумно холодный и отрешенный, был направлен в мою сторону. Появилось такое чувство, что меня окатили ледяной водой, тело пробил озноб, а зубы бесстыдно застучали.
Именно такой я видела ее на одной из фотографий, спрятанной моей бабушкой в деревянный комод, стоящий в холле нашей квартиры, когда я еще даже не ходила в школу.
Розовое шелковое платье струилось по обнаженным ногам, а белые кудри покоились на плечах, придавая ее образу определенную легкость. Вдруг она улыбнулась, и ее смех, как звон серебряных колокольчиков, раздался по всему дому, но никто из гостей даже не обернулся, и тогда я поняла, что вижу ее одна.
Она подозвала меня к себе, и я, как зомбированная, двинулась в ее сторону, не обращая внимания ни на что.
Мама провела пальцами по моим волосам, как будто расчесывая их, и заговорила:
—Люси, — но вдруг ее взгляд из такого нежного и заботливого вновь стал отрешенным, и, оттолкнув меня, та закричала, — только посмотри, что ты наделала!
И я посмотрела. Стояло мне взглянуть в глаза к кому-то из присутствующих, как я моментально видела его гибель. Меня как будто окатывало волной. Это были и убийства, и пожары, и несчастные случаи, даже старость.
Только если раньше я видела картинку как будто со стороны, то сейчас же лично проживала судьбу каждого человека. Всего было слишком много, голова кружилась, и я уже не могла себя контролировать…
Маму я больше не видела, а последнее, что помню, как я убегала от пожара, который захватывал и поглощал все вокруг, а потом услышала визг останавливающихся шин и почувствовала удар, от которого заломило все кости…
Глава 3
Глава 3
Сначала мне показалось, что я умерла и, почему-то, вместо страха я стала испытывать растерянность, смешанную с облегчением. Мне даже стало смешно от этой мысли, ведь какая, все-таки, жизнь - странная штука: я могла предвидеть кончину окружающих меня людей, а свою не смогла.
Я осмотрелась по сторонам, но ничего кроме пустоты не заметила. Чернота поглотила все, но себя я видела отчетливо, было такое чувство, что в моем теле появилось множество фонариков, которые буквально подсвечивали все вокруг.