— В самом деле?
— Да. И когда хирург взрезал перикард, пациент резко выдохнул.
— Боже мой. И как же поступил хирург?
— Потребовал, чтобы сделали еще один укол препарата, расслабляющего мышцы, и как ни в чем не бывало продолжил операцию. Все остальные, похоже, сочли это вполне нормальным. Конечно, к концу операции донор уже был действительно мертв.
Они вышли из корпуса имени Лэша Миллера и пошли на север к Блур-стрит.
— Что же ты хочешь найти? — поинтересовалась Кэти.
— Я хочу выяснить, как производят констатацию смерти, прежде чем начать вырезать из человека органы.
Они потратили на поиски около часа, когда к кабинке, в которой сидел Питер, подошла взволнованная Кэти.
— Посмотри, что я нашла, — сказала она.
Он отложил в сторону лежащую перед ним брошюру и с нетерпением приготовился слушать. Кэти устроилась в кресле и раскрыла на коленях тяжеленный том.
— Это книга о процедурах пересадки органов. Как тут написано, главная проблема с трансплантатами — это то, что донора нельзя ни на минуту отключать от системы жизнеобеспечения, иначе начнется отмирание тканей. Поэтому даже когда доноров объявляют мертвыми, их сердца все равно продолжают биться. Если судить лишь по кардиограмме, то юридически мертвый донор такой же живой, как мы с тобой.
Питер возбужденно кивнул. Именно это он и надеялся найти.
— Так как же тогда они решают, что донор мертв?
— Один из способов состоит в том, чтобы брызнуть ему в уши ледяной воды.
— Ты шутишь, — не поверил он.
— Нет. Тут написано, что это полностью дезориентирует пациента, даже если он находится в глубокой коме, а порой вызывает рефлекторную рвоту.
— Это единственный тест, которым можно пользоваться?
— Нет. Также трут поверхность глазного яблока, чтобы увидеть, не пытается ли пациент моргнуть. И еще вынимают — как это у вас называется? Эта дыхательная трубка?
— Эндотрахеальный вентилятор.
— Точно, — подтвердила она. — Эту штуку вынимают на короткое время, чтобы посмотреть, не вызовет ли кислородное голодание самопроизвольного дыхания.
— А что насчет электроэнцефалограмм?
— Ну это же британская книга. Когда она была написана, там еще не было закона, требующего их применения при констатации смерти.
— Невероятно, — сказал Питер.
— Но ведь здесь, в Северной Америке, энцефалограммы наверняка обязательны?
— Думаю, что да, по крайней мере в большинстве провинций и штатов.
— Значит, у этого твоего донора на энцефалограмме должна была появиться ровная линия, прежде чем было принято решение извлечь его органы.
— Наверно, так, — согласился Питер. — Но на лекциях по электроэнцефалографии профессор говорил, что у некоторых пациентов с совершенно ровными линиями впоследствии появлялась некоторая мозговая активность.
Кэти слегка побледнела.
— И все же, — заметила она, — даже если донор проявляет некоторые незначительные признаки жизни…
Он отрицательно покачал головой.
— Я не уверен, что эти признаки такие уж незначительные. Сердце бьется, мозг получает насыщенную кислородом кровь, и, судя по некоторым симптомам, сохраняется болевая чувствительность.
— Пусть так, — не сдавалась Кэти, — но ведь мозг, не проявляющий никакой активности в течение длительного времени, должен быть очень серьезно поврежден. Ты говоришь о постоянном вегетативном состоянии.
— Возможно, — ответил Питер. — Но все же есть разница между взятием органов у трупа и вырыванием их из тела живого человека, какими бы серьезными умственными дефектами этот человек ни страдал.
Кэти вздрогнула, представив себе жуткую картину, и, чтобы отвлечься, возобновила поиски. Вскоре она нашла отчет за три года по изучению пациентов с остановкой сердца в госпитале имени Генри Форда в Детройте. У четверти пациентов, которым был поставлен диагноз отсутствия сердцебиения, на самом деле, как показали введенные в кровяное русло катетеры, сердце еще билось. Отчеты содержали намек на то, что этих пациентов объявили мертвыми преждевременно.
Тем временем Питер обнаружил в «Лондон тайме» за 1986 год несколько статей, ссылавшихся на это исследование. Кардиолог Дэйвид Уэйнрайт Эванс и три других известных специалиста отказались делать операции в этом госпитале, так как не было полной уверенности, что предполагаемые доноры действительно мертвы. Они изложили свои сомнения в письме на пяти страницах, адресованном Британской конференции королевских медицинских колледжей.
Питер показал Кэти эти статьи.
— Но конференция отвергла их сомнения как необоснованные, — заметила она.
Питер покачал головой.
— Я с этим не согласен. — Он посмотрел ей в глаза. — Завтра в некрологе Энцо Банделло будет сказано, что он умер от травм головы, полученных при падении с мотоцикла. Но это неправда. Я видел, как умер Энцо Банделло. Его убили, вырезав ему сердце.
ГЛАВА 2
Февраль, 2011
Детектив Сандра Фило продолжала тщательно изучать воспоминания Питера Хобсона. После окончания аспирантуры в 1998 году он несколько лет проработал в Центральном госпитале Северного Йорка, а затем основал собственную компанию по производству биомедицинской техники. В том же 1998 году он и Кэти Черчилл, по-прежнему страстно влюбленные друг в друга, поженились; тогда же Кэти потеряла интерес к химии; Питер в то время так и не понял почему. Расставшись с наукой, она поступила на чисто техническую, нетворческую работу в рекламное агентство «Дуоп эдвертайзинг». И каждую пятницу после работы Кэти со своими сослуживцами отправлялась в паб «пропустить по стаканчику». На самом деле, как поняла Сандра, речь шла о достаточно серьезных возлияниях, так как к концу такого вечера некоторым из них неизменно удавалось познакомиться с глаголом «пить» во всех возможных формах: выпить, напиться, упиться — зачастую до положения риз…
Было темно и холодно, типичный февральский вечер в Торонто. Питер неспешно прошагал семь кварталов от современного четырехэтажного здания «Хобсон мониторинг» до паба «Согбенный епископ». Он знал, что сослуживцы Кэти — люди не его круга, но ей очень хотелось видеть его в этой компании. Все же Питер всегда старался приходить туда последним; меньше всего его привлекала перспектива быть втянутым в светскую беседу с каким-нибудь счетоводом или продюсером. В рекламном деле всегда было что-то показное и неискреннее, и от этого его коробило.