Интересно, что он задумал? Джоанна терялась в догадках. Уж больно не хотелось ей идти в его квартиру, где она не появлялась с тех пор, как переехала жить к Грейс на Черепаший остров. Сто лет там не была, чем очень гордилась. Она совсем не хотела, чтобы ее трезвое отношение к их разводу пошатнулось из-за эмоций, которые могли всколыхнуться в ее душе при виде их с Донни бывшего дома. Она даже решила, что если они с Донни воссоединятся, то это будет в другой квартире. А на этой она поставила крест.
И все-таки ее тянуло туда любопытство. Слишком много хороших воспоминаний осталось, несмотря ни на что. Сколько раз они справляли там Рождество, клали друг другу подарки под елочку, которую сами украшали светящимися гирляндами и карамельными свечками! А как они красили стены, делая это радостно, задорно, полные надежд на прекрасное будущее! И как она приходила, уставшая, после работы и Донни обнимал ее и обязательно щипал за попку.
В общем, Джоанна согласилась, хоть и неохотно, встретиться с Донни в этой квартире, которую она с некоторых пор насмешливо называла «местом преступления». Донни был слишком непробиваем, чтобы понять ее юмор, и думал, что она считает преступлением их развод, в то время как Джоанна считала преступлением его секс с какими-то непонятными бабами в их супружеской постели. Но растолковывать ему это Джоанна не собиралась.
Приняв душ, она надела легкое летнее платьице, которое купила еще в апреле и которое до сих пор валялось неношеным. Джоанна вообще редко носила платья. А это было симпатичное — коротенькое, с расклешенным подолом и веселыми разноцветными полосочками.
Когда она на метро добралась до Нижнего Ист-Сайда, было уже больше девяти, и Джоанна знала только одно — она жутко хочет есть. Она сначала собиралась купить себе порцию пиццы перед тем, как подняться в квартиру, но ей совсем не хотелось заставлять Донни ждать. Поэтому она сразу направилась в свое бывшее жилье, открыла своим ключом замок в подъезде и пешком поднялась на четвертый этаж. Ей трудно было поверить, что почти год она не поднималась по этим грязным ступенькам, она даже разволновалась от этих мыслей. В носу защипало от охвативших ее эмоций, и слезы навернулись на глаза. Она не знала, постучать или отпереть своим ключом. Но с какой стати она должна стучаться в свою собственную дверь? Хотя, с другой стороны, это дверь Донни, его квартира. И табличка на двери с его именем. А она только жила здесь какое-то время как у себя дома.
Она все-таки сама открыла, совершенно не готовая к тому, что ее ждало.
Справа от прихожей была кухня, и там Донни, голый по пояс, стоял у плиты и что-то помешивал деревянными ложками в четырех кастрюлях. Джоанна вспомнила ароматы бабушкиной кухни в Шипшед-Бэй — сногсшибательный букет запахов лука, чеснока, оливкового масла, помидоров, перчиков и колбасы. Джоанна вечно клянчила у бабушки попробовать, и та, как обычно, подмигнув, говорила: «Только не говори своим братьям!» — и с заговорщическим видом подносила к губам Джоанны деревянную ложку. После смерти бабушки шесть лет назад Джоанне достались в наследство все ее рецепты, которые теперь хранятся в нижнем ящике кухонного буфета. Рецепты были дороги Джоанне как память, а не просто как рецепты блюд. Бабушка всегда говорила, что по этим рецептам может приготовить каждый, но ни у кого не получится так же вкусно. Она, конечно, была права. И если бы даже Джоанна интересовалась кулинарией, она бы все равно не рискнула вернуть к жизни бабушкино кулинарное мастерство. Рецепты она оставила здесь специально — чтобы сохранить в этой квартире какую-то часть себя. И вот теперь записи оказались востребованы — это Джоанна поняла, когда увидела на столе карточки, исписанные бабушкиным почерком.
Потом она взглянула налево, в гостиную, и сердце у нее защемило. Это была не комната, а помойка. Диван и кресла завалены ношеной одеждой; журнальный столик в восточном стиле, который она сама купила в шикарном мебельном магазине, похоронен под грудами бумажек, журналов и грязной посуды. Но больше всего ее убило огромное количество упаковочных коробок, какие используют при переезде — тех самых коробок, в которые Джоанна грозилась сложить все до единой свои вещички всякий раз, когда пугала Донни, что она никогда не вернется. До этого не дошло, но коробки с тех пор так и стояли на полу в том виде, в каком оставила их Джоанна, — наполовину набитые всякой всячиной: банными полотенцами, посудой, книгами, старой обувью.
— Привет! — окликнула она Донни.
Тот обернулся.
— Привет!
Он окинул ее взглядом с головы до ног.
— Какое у тебя миленькое платьице, Джо! Ты у нас теперь кто? Мисс Вселенная?
— Донни, ты чем занимаешься?!
— Еду готовлю, солнце мое. Это теперь мое новое хобби.
— По бабушкиным рецептам?
— А почему бы и нет? — Он задумчиво нахмурился. — Или ты думаешь, я разгневал ее этим?
— Да ну, нет, конечно! Наоборот, она наверняка рада.
В голове мелькнуло подозрение: Донни готовил не к ее, а к чьему-то еще приходу. Ведь он ни словечком не обмолвился о том, что они будут ужинать.
— И ради кого ты затеял эту стряпню? — как можно более непринужденно поинтересовалась Джоанна.
— А ради кого, ты думала? Ради меня, ради тебя и ради пса по кличке Бу.
— А может, я уже ела. А?
— Такие роскошные женщины, как ты, никогда не едят много. Поэтому вас надо кормить. Как детей. А? Я прав?
— А я знаю, что ты делаешь, Донни.
— Что же?
— Ты пытаешься меня соблазнить.
Донни от души расхохотался:
— Соблазнить? Тебя? Да я это давным-давно уже сделал, солнце мое! А это просто ужин. Так что садись, и я налью тебе бокальчик вина.
Только сейчас Джоанна услышала доносящуюся из спальни музыку — «Маловато, зато кайф» рок-группы «Клаймэкс». Это же их с Донни свадебная песня!
— Донни!
— Что, дорогая? — отозвался Донни, двигая бедрами в такт музыке. И, взяв в руку деревянную ложку, он, словно в микрофон, пропел: — «Ужасно будет, если я в руках не удержу тебя!..»
— Поверить не могу, что ты слушаешь эту песню! — воскликнула Джоанна.
Ей теперь было интересно, уловил ли Донни тогда в «Соловьях» некий заряд, пробежавший между нею и Хоугом. А может, он что-то почувствовал и догадался, что она ходила к Капитану Хоугу на яхту, и что они потом возвращались под дождем, и что когда они с Хоугом вернулись промокшие до нитки в бар, у нее возникло странное неведомое чувство, и что она гадала, поцелует ее Капитан или нет. Капитан не поцеловал, а может, просто не успел, потому что Джоанна ушла, и слава Богу, что ушла, потому что теперь она была здесь, в своем доме, и сгорающий от ревности муж наливал ей в бокал кьянти.
— Спасибо, — сказала Джоанна, беря у него из рук бокал. Она сразу сделала большой глоток, чтобы успокоиться.
— Ты вообще в порядке? — спросил Донни.
— Да, у меня все в порядке, — сказала она, хотя едва сдерживала эмоции, готовые прорваться наружу. Все-таки это был ее муж. И ее жизнь. Иногда она бывала очень сентиментальной. Но пыталась контролировать себя. — У тебя такой свинарник, Донни!
— Ха! А ты знаешь, какая разница между «Роллинг стоунз» и шотландским пастухом?
Джоанна картинно закатила глаза.
— «Роллинг стоунз» говорят: «Эй ты, вали подальше от моей тучки!» — а шотландский пастух говорит: «Эй ты, Мистер Тучка, вали подальше от моей овечки!»
Джоанна не удержалась от смеха.
— Прикольно, Донни! — И, вдруг посерьезнев, она кивнула на гостиную: — А что здесь до сих пор делают эти коробки? И когда ты вообще последний раз убирался?
— Здесь все осталось так, как было, когда ты меня бросила, — сказал Донни. — Мне так нравится. А когда ты вернешься, я уберусь.
— Ой, ну ты чокнутый! Прямо сумасшедший!
— А из-за кого сумасшедший-то? Из-за тебя, куколка. И я вижу, кому-то надо еще немножечко выпить. — И, как заправский ухажер, Донни снова наполнил бокал Джоанны.
— Мне больше не надо, — пыталась сопротивляться Джоанна, но не смогла его остановить. — Ты лучше скажи, где «Сьюзи».
— Кто?
— «Сьюзи». Мой мотоцикл.
— A-а, он стоит через квартал отсюда. Гоняет как зверь.