— Склонен к сочувствию?! — не удержалась от восклицания Грейс. — Вы хотите сказать, он испытывает ко мне жалость?
— Ну, не к вам лично, а к вашей ситуации. Ведь вы три года назад потеряли мужа, не так ли? Вроде бы ничего особенного для Мэтта, но ведь все знают, что он склонен к состраданию и заботливости. Я бы даже сказал, что идея спасти овдовевшую женщину с почти сороковником за плечами от убийственных когтей одиночества могла бы глубоко закрасться в душу такого благородного и галантного рыцаря, как Мэтт. Но в чем бы ни крылась причина его нежной симпатии к вам, этого чувства все равно не хватит для того, чтобы удержать его от возвращения в Лос-Анджелес, где он будет, вы уж простите меня, до самозабвения трахать убийственную красотку мисс Сент-Клэр. Еще раз прошу прощения, но думаю, вы согласитесь, что сейчас не время выбирать выражения.
Целая буря эмоций охватила Грейс, но она не желала доставлять Лэвендеру удовольствие видеть ее поверженной. Поэтому, вдохнув поглубже и прикрываясь храброй улыбкой, она сказала:
— Ну что ж, забавное представление вы тут устроили, Майкл. Ну а теперь, если не возражаете, у меня еще есть дела.
И с колотящимся от волнения и тревоги сердцем она ушла в свою комнату и закрыла за собой дверь.
Дрожащими руками Грейс выдвинула из-за стола стул и какое-то время стояла, держась за его спинку и пытаясь совладать с собой. Она сама не могла понять, откуда взялась эта тоска на душе. Доселе не знакомая ей щемящая тягостная тоска, пронзающая насквозь, словно электрический ток, от которой хотелось бить кулаком по стене.
Выход был только один.
Собравшись с духом, Грейс села за стол, придвинула к себе чернильный прибор, которым еще ни разу не пользовалась, и начала писать письмо.
Дорогой Мэтт,
кажется, я совершила ужасную ошибку. Мне вообще не следовало сюда приезжать. Я была глупа, думая, что между нами что-то есть и что нас может ждать совместное будущее. Но теперь я знаю, что у тебя в Лос-Анджелесе есть девушка, и ради собственного благополучия я не могу себе позволить продолжать с тобой какие-либо отношения. Они будут слишком болезненны для меня. Поэтому делай что хочешь, но только не ищи контакта со мной. Я сожалею, что мне раньше срока пришлось покинуть Эхо-Фоллс. Прекрасный Эхо-Фоллс. Но я надеюсь, ты меня поймешь.
Потом она выдвинула ящик письменного стола, взяла оттуда чек на двадцать тысяч долларов и порвала его на мелкие-мелкие кусочки. Она слышала, как ушел Лэвендер, как завелась во дворе и отъехала его машина.
Тогда она взяла мобильный телефон и вызвала такси. Она будет уже очень далеко, когда Мэтт вернется со своей охоты.
31
Очнувшись от долгого сна, Черри лежала в постели и вспоминала вчерашний вечер, пока Рик принимал душ перед работой. Вчера они ходили в Эвери-Фишер-Холл на выступление Нью-Йоркского филармонического оркестра. Это было первое знакомство Черри с классической музыкой, и теперь она с любовью вспоминала каждый пережитый миг.
Весь вечер прошел словно в сказке. Сначала они ужинали во французском ресторане, где прошло их самое первое свидание. Рик был, как всегда, роскошен в своем костюме от «Хьюго Босс», и Черри была очаровательна в новеньком черном платьице с голыми плечами, которое Рик купил ей в подарок на следующий день после случая с мистером Донахью, когда она от досады и жалости к самой себе отказалась выходить на работу, страшась одной только мысли еще раз приблизиться к какому-нибудь пациенту. «Да не переживай ты так, — говорил ей Рик. — Возьми отпуск, отдохни, а я о тебе позабочусь». Ну где еще найдешь такого внимательного, надежного партнера? На концерте они сидели в первом ряду, и это тоже благодаря Рику, который состоял в Обществе друзей филармонии после того, как лечил однажды от инфаркта председателя попечительского совета Линкольн-центра. Музыка дала Черри возможность почувствовать себя культурной, интеллигентной женщиной, ей даже показалось, будто она попала в Вену девятнадцатого века или что-то в этом роде, и особенно интересно ей было разглядывать оркестрантов, многие из которых, к ее удивлению, оказались женщинами. Она не переставала дивиться, как они умудряются одновременно читать по нотам с листа и следить за дирижерской палочкой и при этом вовремя вступать со своей партией.
В общем, концерт Черри понравился, она бы с удовольствием еще раз пошла на такое представление. Жаль только, что она не запомнила имена композиторов, чью музыку они слушали. К счастью, Рик не выбросил программку — оставил специально для нее. Так что теперь она могла заглянуть туда, пока он моется в ванной, а потом сказать: «Мне такой-то и такой-то понравился. А тебе?»
Как забавно все обернулось, размышляла Черри, потягиваясь и сладко зевая. Когда она только приехала в Нью-Йорк, у нее была всего одна цель — найти себе мужчину и хотя бы одним глазочком посмотреть на богемную манхэттенскую жизнь. И что же? Даже года не прошло, а она встречается с самым завидным кавалером из отделения интенсивной терапии и ведет (это при том, что бросила работу!) самую настоящую праздную жизнь. Да любая девчонка на Манхэттене могла бы теперь позавидовать Черри Бордо!
День у нее обычно начинался с завтрака (яйца с поджаренными хлебцами и свежая клубника). Потом йога и гимнастика. Потом ароматная пенная ванна. Потом легкий ленч где-нибудь в «Ди» или «Да Фонтен» (когда в одиночестве, а когда с Риком — это зависело от его рабочего распорядка). Днем прогулка по бутикам или педикюр (Рик любил, чтобы она наряжалась и холила себя). Потом прогулка в Центральный парк, где она, сидя на скамеечке, наблюдала за стройными рядами молоденьких мамочек, ведущих своих отпрысков на детскую площадку, и мечтала о собственных детишках, которых хотела бы родить от Рика. А потом она шла домой и готовила ужин или, если у Рика было настроение, красиво одевалась и отправлялась с ним в один из их любимых ресторанов. Оставшийся вечер они проводили дома перед телевизором или, когда Рик не был усталым, занимались сумасшедшим, поистине сказочным сексом — секс с Риком был именно сказочным. А иногда ближе к ночи они выбирались в кино.
Черри знала, что такой лапочкой по отношению к ней Рик стал отчасти благодаря смерти мистера Донахью — она тогда очень переживала, и Рик делал все, чтобы облегчить ее страдания. Она была так ему за это благодарна, что даже нисколечко не разозлилась, когда однажды он вскользь проронил, что ее «подружки дома, наверное, соскучились по ней». Скорее всего под этими словами не подразумевалось ничего, кроме того, что они означали, — а именно что она проводит слишком много времени у него дома, а не у себя на Черепашьем острове.
Она села на постели и дотянулась до стула, на котором висел перекинутый через спинку пиджак Рика. Шаря в кармане в поисках вчерашней программки, она нащупала сложенный листок бумаги. Когда она развернула его, ее недоумению не было предела.
Это была медицинская карта мистера Донахью. Там стояло не только его имя, но и дата, которую она никогда не смогла бы выкинуть из памяти, — день смерти мистера Донахью. По спине у нее побежали мурашки, когда она стала торопливо искать глазами галочку напротив гепарина — гепарина, который она по ошибке ввела больному. И она там была! Галочка, поставленная красной авторучкой Рика! Черри смотрела и не верила собственным глазам. Выходит, Рик тайком забрал настоящую медицинскую карту — ту самую, что она держала сейчас в руках, — а вместо нее подсунул фальшивую, без галочки. Осталось вспомнить, был ли на нем в тот день этот пиджак. Да, был. Точно был!
Черри всю колотило, когда она натягивала джинсы и майку и обувала туфли. Карту она сложила и убрала в задний карман. Ее всю трясло, но она понимала, что надо сохранять спокойствие и все обдумать. Может быть, этому найдется какое-то объяснение.
Хотя, конечно, никакого объяснения тут быть не могло, и об этом было страшно даже думать.
Чтобы чем-то занять себя, она пошла на кухню и приготовила яичницу и тосты. Она надеялась, что это как-то забудется, но страшная черта уже была пересечена. У нее было ощущение, как будто ее изнасиловали.