— Ух ты, круто! — воскликнула Джоанна.
— Это для твоего следующего мотоцикла, — сказала Грейс.
Это был новенький и действительно «крутой» мотоциклетный шлем из наипрочнейшего углепластика, с оригинальным дизайном, выполненным в пурпурном, синем и белом цветовом решении. Джоанна надела его.
— Да в нем и на Юпитер можно махануть! — сказала она через пластиковое забрало. — Ой, ну спасибо!..
— Ладно, теперь моя очередь, — сказала Черри с детским восторгом и сначала взяла в руки сверточек поменьше. Это был подарок Джоанны — судя по размерам и весу, что-то вроде лекарственного пузырька. — Ой, лак для ногтей! — воскликнула Черри, открыв сверток.
— Не просто лак для ногтей, — объяснила Джоанна. — А с платиновым напылением, называется «Черри бэби». Дорогущий и шикарный, так мне в магазине сказали.
— Ой, мне так нравится! Так нравится! — восторгалась Черри, вертя в руках ярко-вишневый пузырек и ловя себя на том, что ей не терпится поскорее накрасить ноготки на ногах и найти повод, чтобы надеть босоножки в декабре. Рик Нэш уж наверняка бы оценил — он всегда делал комплименты ее ухоженным ножкам. Ей было интересно, что он делает на Рождество и нравится ли ему его новая работа в Крэндэлл медикал центр в Уэст-Орандж, в Нью-Джерси. Она не то чтобы желала ему добра, просто надеялась, что он извлек из случившегося важный урок.
— Давай открывай следующий! — сказала Джоанна, указывая на подарочек Грейс.
Оторвавшись от мечтательных раздумий, Черри начала распечатывать другую коробочку.
Грейс наблюдала за Черри затаив дыхание, она вдруг испугалась, что подарок не подойдет. Она купила его, потому что хотела как-то подбодрить Черри после всего случившегося, и теперь почти со страхом наблюдала за выражением ее лица, меняющимся от предвкушения к неопределенности и от одобрения к истинному удовольствию.
— Ух ты! Да это ж «Литтман»! — воскликнула Джоанна. — Ну, круто!..
— Ой, ну спасибо! — сказала Черри, тронутая и заботой, и самим подарком, надежно помещенным в углубление в пенопластовом вкладыше и выглядящим так же солидно, как ручка «Паркер» или часы «Ролекс».
— Это лучший стетоскоп из всех, что производятся в мире, — сказала Джоанна.
— На работе нам тоже хорошие дают, — сказала Грейс, — но свой иметь всегда лучше.
Черри обняла за шею Грейс, потом Джоанну.
— Ой, спасибо вам, девочки!
— Так, — сказала Джоанна. — Теперь ты, Грейс. — И она вручила Грейс сверток.
— Ой, как интересно, что там внутри! — Грейс разворачивала подарок с величайшей осторожностью, чтобы не попортить бумагу, — эту привычку к бережливости она переняла от бабушки. — О Боже! Джоанна, да ты с ума сошла! — Она подняла вверх, чтобы продемонстрировать, три пары трусиков от «Лав Шэк». Крохотные сексуальные трусики-стринги трех ярких цветов: салатовый электрик, слащаво-розовый и огненно-оранжевый.
— Ой, какие они махонькие! — воскликнула Черри, а Грейс рассмеялась и сказала:
— Надеюсь, по размеру подойдут.
Понимая, что так Джоанна хотела подтолкнуть ее в мир любовных свиданий, Грейс обняла подругу и прибавила:
— Уж не знаю, как ты догадалась, что мне нужно белье, но оно мне действительно нужно!
— Белье всем нужно, — заметила Джоанна. — Ты бы видела, что я себе купила в подарок! Тони, конечно, меня за это не похвалил, но я ему так сказала: «Девушка должна жить!»
Последний подарок был от Черри. И снова Грейс очень осторожно развернула сверток. Это была бутылка «Вдовы Клико».
— Шампанское? — удивленно воскликнула Грейс.
— Да. На новогоднюю ночь, — сказала Черри.
— Но я не смогу, — сказала Грейс. — Давайте откроем его сейчас!
— Да ну, перестань. Ты что, в новогоднюю ночь работаешь? — удивилась Черри.
— Работаю. А что еще-то делать? Я же ненавижу новогоднюю ночь!
— А в этот раз ты ее полюбишь, — сказала Черри. — И работать за тебя буду я.
Грейс с недоумением посмотрела на светящуюся радостью Черри.
— Ты что, поменялась со мной сменами? Зачем?
— А я должна тебе. Помнишь? Помнишь, ты прикрыла меня тогда, летом? Я этот должок помню.
— Черри, но я же знаю; как ты любишь новогоднюю ночь в Нью-Йорке! Я не хочу, чтобы ты ее лишилась из-за меня. Нет, нет, я так не могу!
— А я и не лишусь, — сказала Черри. — Я, наоборот, дождаться не могу этого новогоднего дежурства. Ведь Фред сказал, что у нас будет пицца-пати в вестибюле.
— Господи, какая тоска! — протянула Джоанна.
— Ничего подобного, — возразила Черри. — Никакая ни тоска, у меня пациенты будут петь «За дружбу старую, до дна!», а я буду запевалой.
— А ты «За дружбу старую, до дна!» слова-то все знаешь? — недоверчиво поинтересовалась Джоанна.
— Конечно, не все, — сказала Черри. — А все и никто не знает.
— Спасибо тебе, Черри, — поблагодарила подругу Грейс, хотя понятия не имела, куда теперь должна деть себя в новогоднюю ночь.
— В общем, я так поняла, что мы остаемся вдвоем, — сказала Джоанна Грейс.
— Идеи какие-нибудь будут? — спросила Грейс.
— Я пока не знаю, но обязательно что-нибудь придумаю, — сказала Джоанна.
38
Новогодняя ночь на Черепашьем острове всегда проходила тихо. Большинство здешних жителей уже вступило в пору пенсионного возраста, и те, кто не рванул в Манхэттен полюбоваться салютом на Таймс-сквер, оставались дома смотреть его по телевизору или разбредались по местным пабам и ресторанчикам. В яхт-клубе каждый год гремела дискотека, и из дома Грейс можно было слышать хлопки взрывающегося шампанского, смех и надрывные старания местного оркестра. Единственным настоящим развлечением была возможность стать свидетелем, как кто-нибудь, совсем дошедший до ручки, решал сигануть с моста — как это трижды случалось в прошлом. На этот случай возле моста всегда дежурила полицейская машина.
Грейс, приготовившись отправиться куда-нибудь с Джоанной в эту ночь, была рада, что не может отнести себя к числу тех, кто решил совершить этот свой самый большой в жизни прыжок. Всего несколько дней назад этот статус нельзя было считать бесспорным — после церемонии обмена подарками Грейс впала в депрессию, замешанную на чувстве одиночества и целом букете всевозможных сожалений. Но сегодня, в последнюю ночь уходящего года, ей хотелось радоваться жизни, хотелось надеть джинсы, черный топ, блестящие сережки, немного подкраситься и провести эту ночь с Джоанной, которая в последнюю минуту решила вдруг отменить их манхэттенские планы (с праздничным ужином и танцами) и вместо этого отправиться в «Соловьи».
— Не могу же я не появляться там вечно, — заметила она, спеша предъявить подруге какое-то разумное оправдание своему решению, а Грейс, слыша это, была счастлива, что ей не придется видеть всю эту городскую толчею.
Джоанна облачилась в красное облегающее платье, черные лодочки и довершила наряд черной капитанской фуражкой, которую порывалась вернуть ее хозяину аж с октября. Но такое промедление было ей простительно, если учесть, что она все это время была занята бракоразводным процессом, который, слава Богу, не был осложнен никакими дополнительными обстоятельствами — ни совместной собственностью, ни детьми, за которых нужно было бороться. Джоанна ожидала, что вся эта кутерьма закончится где-то через неделю.
Приятный вечерний ветерок обдувал лицо, когда они шли в «Соловьи», где собирались натрескаться до состояния полного душевного комфорта.
Было около десяти, когда они пришли в «Соловьи», наполовину заполненные обитателями Черепашьего острова. Эд Рыбак, закопавший свою рыболовецкую шляпу, принарядился в пиджак с галстуком с явным намерением произвести впечатление на Конни Уилберсон, которая в своем зелененьком платье а-ля 50-е очень походила на мисс Лоунлихартс из «Заднего окна». За столиком, украшенным горящей свечой, она вела какую-то интимную беседу с Эдом. Музыкальный автомат играл Тонни Беннета, исполняющего «Вернусь домой на Рождество».