Последние слова заставили Илиеша сразу вскочить. Он протер заспанные глаза.
— Где они?
— Идут от Гарличен. Вот послушай.
В распахнутое окно вместе с холодом вливались чуть слышные звуки музыки. Эту мелодию он раньше никогда не слышал. Она звучала нежно и тихо, но затем, постепенно усиливаясь, стала могучей и бурной, будто безудержный поток катил, готовый разнести все плотины. Ангелина обняла сына горячими мягкими руками.
— Слышишь, Илиеш?
— Слышу, мама.
Ему редко приходилось испытывать материнскую ласку. Илиеш крепко прижался к матери, простив ей все-все обиды и оскорбления.
Мелодия приближалась, становилась ясней, отчетливей, тверже. Казалось, она лилась откуда-то сверху, из поднебесья. Вместе с солнечными лучами она ласкала потрескавшуюся от сухого зноя землю, как ласкала Илиеша нежная материнская рука. Внезапно мелодию перекрыл грозный рев и лязг. Ангелина бросилась к окну:
— Что за шум, куманек?
— Это танки. Слышишь, советские войска идут!
Через дворы, через сады толпы людей бежали напрямик, туда, где слышался лязг и грохот, к токам за околицей. И Ангелина с сыном, наскоро одевшись, ринулись туда же, забыв запереть дверь хаты. Из долины к токам поднимались четыре странных железных чудовища, без колес, на зубчатых гусеницах. Земля содрогалась под ними, пыль тяжелым хвостом вздымалась сзади. Вот это машины! — удивлялся народ. Таких здесь никто еще не видел. На башнях танков колыхались красные полотнища с надписями и портретами. Над первой машиной возвышался портрет человека с прищуренными умными глазами и выпуклым лбом.
— Ленин, — сказал кто-то.
— Ленин, — тихо повторил Илиеш.
Он поискал глазами человека, который бы рассказал ему, кто такой Ленин.
— Ленин? — словно угадав его вопрос, переспросил Ион. — Ты не знаешь, кто такой Ленин? Это великий человек, это богатырь, понимаешь?.. Его боятся все буржуи.
Поравнявшись с толпой, танки остановились. Открылась крышка, и из люка вылезли солдаты без мундиров и погон. На них были длинные зеленые рубахи, перехваченные ремнями. Один военный из первого танка обратился к народу с речью. И тут из толпы выдвинулся вперед учитель Георгий Ботнару. Он держал в вытянутых перед собой руках белый кулич на широченном вышитом полотенце. Поцеловав хлеб, Ботнару протянул его военному.
— Лиса, — пробормотал кто-то. Люди стали подталкивать друг друга локтями: вот, мол, проныра!
Мол, пролез вперед.
И теперь он хочет стать во главе.
Но тут рядом с Ботнару стал, словно вырос из-под земли, дед Епифан, держа поднос с хлебом-солью. Старик хитро улыбнулся, сказал что-то по-русски, и советский военный, немного растерянный и недоумевающий, положил на броню танка хлеб учителя, а дедушкин — почтительно принял в руки.
— Что сказал дед Епифан? — заинтересовалась толпа.
— Сказал, что этот хлеб от народа, — пояснил кто-то.
В толпе стояла Иленкуца Хамурару с охапкой цветов и сгорала от смущения. Сырге уговаривал ее поднести цветы русским:
— Иди, Иленкуца, не бойся, иди!
Наконец она осмелилась, выступила вперед и еле слышно произнесла:
— Товарищи…
Но танкисты услышали ее, главный улыбнулся ободряюще, протянул к ней руки. А через минуту она уже была на танке вместе со своими цветами. Все окружающие развеселились, подступили к самым машинам. На танки взобрались дети, броня покрылась цветами. Все закружилось в водовороте общего ликования. Над толпой полыхал красный флаг. Толкотня, смех, в воздух полетели цветы. Кто-то крикнул взволнованно:
— Красной Армии ура! Да здравствует Советская власть!..
Деда Епифана окружили соседи.
— Дед, что сказали советские?
— Они говорят, чтобы мы их отпустили, просят прощения, что мало задержались, им пора на Прут. А сзади идет пехота, она постоит дольше.
Веселыми возгласами, светлыми улыбками проводило село танкистов. Теперь музыка, которую, проснувшись, услышал Илиеш, звучала совсем рядом. В долине сверкало серебро труб оркестра. А за оркестром, насколько хватало глаз, шла Красная Армия.
Эти дни освобождения для Илиеша были сплошным праздником. Казалось, утраченное с отъездом отца детство снова вернулось. Он забыл про еду и сон. Забыл про своего Вьюна, про дом — про все. Село заполнилось множеством машин, не умолкала музыка, смех слышался с утра до ночи. Целые дни проводил Илиеш у дороги, встречая и провожая колонны войск. В садах не осталось цветов даже для изготовления лекарств — все они были сорваны и брошены под ноги освободителей. Этот праздник стал еще радостней, когда пришла весть, что мобилизованные весной мужчины возвращаются домой.