— Закрылся в доме и не пустил ее, а теперь вот ищу, не знаю, куда могла деться. Подумал, может, к вам пришла.
— Нету и не была. А почему в дом не пустил ее?
— Потому что опять бегает развлекаться с этим негодяем, цыганским сыном. Где теперь искать, ума не приложу.
— Да придет она.
— Как бы глупость какая не пришла на ум.
— Да ты что?
— Разве знаешь, как с вами можно поступать, а как нет? Ты вот что, если не трудно, одевайся, сходи к Дремоте, может, она пошла ночевать к Лизе. А я пойду в сторону Прута. Если она у Лизы, догонишь меня, скажешь.
Морозец прошел под халатом у Жени. Она зябко укуталась.
— Хорошо, отец. Только выбрось из головы все нехорошие мысли. Вот увидишь, ничего страшного.
Прежде чем спуститься к Пруту, Арион завернул к глиняным карьерам. На его стук Рада ответила:
— Эй, кто там темноту пугает?
— Где твой сын?
— Около твоих ног спит. Не видишь?
Арион внимательно огляделся и увидел Микандру, который спал как убитый на охапке травы, укутавшись полушубком. В Арионе колыхнулась ненависть, первым желанием было расправиться с ним, чтобы мокрого места не осталось от этого прохвоста. Кто ему позволил вмешиваться в семью Ариона, портить ему жизнь, дурачить его дочь?! Но Арион овладел собой. Он только тряхнул Микандру за плечо так, что тот сразу вскочил как ошпаренный.
— Проснись, жених, невеста потерялась, — горько проговорил Арион.
— Какая невеста? — сиплым со сна голосом спросил Микандру.
— Ты вчера был с Иляной?
Микандру помялся.
— Да. Ну и что тут такого?
— Не ты спрашиваешь, а я. Не ради твоих глаз я притащился сюда. Был ты с нею или нет?
— Был.
— И где оставил?
— Как где? Проводил до самого дома.
— Давно?
— Я на часы не глядел.
— Хорошо, что не смотрел. Вы никогда ни на что не смотрите.
— А что случилось?
— Не твое дело, — отрезал Арион, но спустя секунду добавил: — Иляна исчезла, вот что случилось.
Микандру почувствовал, как к нему за пазуху заползла ледяная змея. Он содрогнулся от жутких предположений. Лихорадочно вскочив, стал быстро одеваться, еще не зная, что предпринять и что спрашивать. Арион, поняв его состояние, сжалился:
— Я пойду вверх по реке, а ты иди вниз по течению. Вместе нам нечего ходить. Встретишь ее — кричи мне.
— Понял.
— Иди.
В тумане слышалось сонное журчание Прута, темнели купы береговых ив. Арион различал в туманной дымке цаплю, вышедшую на промысел среди зарослей рогоза. Он поднялся вверх по течению, вглядываясь сквозь утренние сумерки во все темные пятна. Несколько раз кликал Иляну, но в ответ на крики поднялась только стая вспугнутых птиц.
Утренняя река, камыши напомнили ему его детство, всплыла забавлявшая всех, кому он потом рассказывал, история с впервые наловленными им раками. Принес он домой целый картуз раков. Каждому суждено чего-нибудь бояться. Мать боялась их пуще волков. Увидав их в картузе, она чуть не лишилась сознания. И он вынужден был сварить раков сам. Положил их в чугун, залил водой и поставил на таганок, под которым горел огонь. Когда он вернулся с дровами, то нашел мать за печкой еле живую от страха, а чугунок пустой. Раки разгуливали себе по дому. Как ему тогда влетело от отца — ни с кем он не поделился. Но каждый раз это воспоминание вызывало у него улыбку. Сейчас же улыбки не получилось. Чувствуя, что сердце сдавило, словно клещами, он прибавил шагу. Отмерил ногами уже немало, когда туман стал рассеиваться перед занимающимся днем. И вдруг что-то знакомое мелькнуло под одной из ив неподалеку от табачной плантации. Он ринулся туда, будто за ним погнался табун чертей. Подошел и не поверил своим глазам: свернувшись калачиком, подтянув колени к подбородку, на земле, мокрая от росы, спала Иляна. Арион опустился на колени, приложился ухом к груди, чтобы удостовериться, что она дышит. Почувствовав прикосновение, Иляна тряхнула головой, словно отгоняя мух, и переменила положение. Только тогда сердце Ариона стало на место, только тогда он почувствовал, что пережил смертельный страх, какого не испытывал никогда в жизни, даже на войне. Видно, нервы начали сдавать. Ошалела, негодница! Ну и шутку сыграла с ним, чуть сердце не разорвалось. Он избегал полземли, ног не чувствует, а она себе дрыхнет. Что берег Прута, что отцовский дом — для нее все равно. Хорошую ягодку вырастил, нечего сказать. Хорошо, хоть еще день не начался, никто не видит. А то заработала бы себе славу. А ведь вроде бы не глупая. Только это с виду. Ветрености, легкомыслия у нее на десятерых хватит. Или нынче мир такой стал? Молодежь ни о чем не печется — ни о себе, ни о родителях. Сплошное безрассудство. Уже не боятся людской молвы. А ведь лучшего судьи человеческим поступкам, чем мнение окружающих людей, не найдешь. Стыд теперь при смерти, а совесть одна на целую деревню осталась. Подумать только, отец должен заботиться о целомудрии такой девушки, как Иляна! Эх, был бы сын, с ним много проще…