Посадка деревьев — это не просто работа. И потому, когда начали высаживать саженцы в Волчанке, вся деревня испытывала воодушевление, необыкновенный подъем, как перед великим событием. Арион потерял покой и сон. Дома его почти не видели, он пропадал в Волчанке, где раскраивали землю, намечали ветроломные полосы, новые дороги. Рано утром во вторник (понедельник — день тяжелый) в середине ноября вся деревня от мала до велика вышла на посадку. Такого скопления людей не видел этот тихий уголок над Прутом.
Осень стояла теплая, солнечная, похожая на лето. На деревьях в старом саду еще держались пожелтевшие листья. Порхали бабочки, красные крылышки которых были окантованы черным бархатом. Пчелы вытаскивали из ульев последних трутней. Пробивалась свежая трава, расцветал вторично одуванчик. Черное и просторное поле празднично расстилалось в Волчанке. Такой обработки земли жители Трех Ягнят еще не видывали.
Арион со своей бригадой копал ямы под саженцы. На лицах людей собирались большие капли пота, похожие на кукурузные зерна. Люди небрежно смахивали их и снова брались за свое старинное орудие труда. Лопата — их радость и утешение. В обнимку с ней рождались и великие мысли и замечательные песни. Поле пестрело кофтами, рубашками, безрукавками. Люди оделись потеплей с утра, думая, что будет холодно. Теперь, когда солнце припекло по-летнему, все сбросили с себя лишнее. Каждое посаженное деревце имело пару своих крестных родителей — один расправлял корни, другой, действуя лопатой, накрывал их землей. Около одного из саженцев Арион увидел Иляну и Микандру. Они склонились к посаженному деревцу и что-то колдовали над ним. Их руки то и дело соприкасались. Напарница Иляны Варвара Беженару отдыхала, опершись на черенок лопаты. И опять Ариону стало не по себе от того, что еще кто-нибудь обратит внимание, как колдуют над деревцем Иляна с Микандру. Громко, чтобы его услышали все окружающие, а не только трактористы, которые привезли цистерну воды, он крикнул:
— Эй вы, оставьте в покое девчат, вода кончилась!
Микандру, утрамбовывая ногами землю вокруг деревца, мягко отозвался:
— Сейчас привезем еще.
Арион про себя выругался.
Около дороги женщины, в том числе и Мадалина с Викторицей, вытряхивали землю из корней саженцев и окунали их в раствор перегноя. Рядом Костика, закутанный в старый платок Викторицы, грыз яблоко. Время от времени Викторица отрывалась от дела, вытирала ему нос, целовала в щечки и спрашивала, испытывая его умственные способности:
— Костика, а ну, скажи-ка маме, как тебя зовут?
Парень не очень торопился с ответом, ему надо было справиться сперва с яблоком. Тогда Викторица оборачивалась к остальным женщинам и, оправдывая его, говорила:
— Такой разбитной парень, такой разбитной, не знаю даже, в кого уродился. Все знает. Только в садик не хочет идти. Вот держится за мой подол, и все. — Она вновь целовала его.
А озорник Костика хитро улыбался, вонзая свои зубки в яблоко и притворяясь, что ничего не понимает. Ему нравилось поле и весь этот шум и гам. Но тут он засунул палец в норку жучка и не смог вытащить его. Тогда он заорал по-настоящему, во весь голос. Однако этот плач, вызывавший дома столпотворение, здесь затерялся в галдеже, криках, смехе, песнях, ругательствах. Ведь известно: не выругаешься — работа не будет спориться. И без разговоров нельзя, в особенности осенью, когда новости плывут косяком. А где еще почесать язык, как не в поле? Тут обычно обсуждают деревенские свадьбы, примиряют женихов с невестами, рассуждают о погоде, толкуют вообще о климате, с которым в последнее время творится что-то странное: где была жара, теперь стоят холода, а в холодных местах сплошное лето. Еще много толков вызвало то, кто поступил в институт, а кто провалился. И еще смеялись, что место, где на Доске почета помещался снимок Лизы Диду, опять пустует и есть подозрение, что фотографию эту спер Корнел, которого в прошлое воскресенье проводили в армию. Еще шутили по поводу Еремии Шпет, которого опозорила жена на всю округу. Арион слушал вполуха, утешаясь мыслью, что его девушки так или иначе устроили свою судьбу, каждая нашла себе место в жизни, и он может спокойно коротать свою старость.