К полудню у его лопаты сломался черенок. Все уже начали обедать, он вскочил в бедарку и направился в стан механизаторов, где надеялся сделать новый черенок, а заодно и заморить червячка. Не мог он жить без горячей пищи, ноги просто подкашивались, пока не поест супчику.
Тодерикэ как раз сварил борщ, заправленный свежими помидорами и сметаной. Попробуешь — покажется, что там варился если не гусак, то уж наверняка селезень. Проголодавшийся Арион незаметно выхлебал одну миску и попросил добавить.
— Тодерикэ, не видать мне внуков, если моя жена варит лучше тебя. У тебя настоящий талант.
— Я, дядя Арион, открою секрет: прежде чем класть помидоры в борщ, их надо немного поджарить.
— Что ты говоришь?! Скажу обязательно Мадалине. Подкинь еще пару черпачков. Можно?
Когда он кончил вторую добавку, в столовую вошла Женя. В руках она несла по связке книг.
— Давненько к нам не заглядывала, дочка. Зазналась или муж не пускает?
Женя положила книги на табуретку, поправила платок на голове, улыбнулась:
— Далеко живем друг от друга.
— Приди навестить хоть мать, если по мне не скучаешь.
Женя взяла кружку, попила воды. Увидев, что он надевает фуражку, быстро спросила:
— Уже уходишь, отец?
— А тебе что-нибудь нужно?
— Да так просто. Но если торопишься…
— Может, деньжонок дать?
— Нет.
— Тогда что? Чего книги с собой таскаешь?
Арион пригляделся к ней и увидел, как она постарела, вокруг глаз легли густые морщины.
— Такая у меня служба, отец.
— А я-то думал, хоть тебе хорошо живется.
Он изо всех сил старался выучить ее, чтобы ей легче доставался кусок хлеба. Значит, зря тащил свой груз, как ишак, зря тратился на нее, если и ей, с ее образованием, нелегко. Женя лукаво улыбнулась, эту улыбку Арион знал с ее детства.
— А это надо еще посмотреть, что ты считаешь хорошей жизнью.
Вот какая она, его дочь, вечно не соглашается с ним, обязательно ей надо поспорить. «Что значит хорошая жизнь», вы слышали! Неужели и на этот счет есть разногласия? А почему бы и нет? Для одного хорошо, когда он спит в тени и бьет баклуши, а другой без дела хиреет. Пойди разберись. Такова жизнь. И все-таки насчет хорошей жизни у Ариона есть своя точка зрения. И тут уже двух мнений быть не может. Не мешало бы об этом услышать и дочери.
— Если ты до сих пор и в этом не разбираешься, то я не знаю, что с тобой делать, — изрек он медленно и значительно, словно произносил проповедь. — Для каждого человека добро одной мерой меряется — это крыша над головой, чистая постель, чтобы отдохнуть, и ломоть хлеба, заработанный в поте лица.
— Тогда можешь считать, что мне живется хорошо, отец. Только это меня мало устраивает. Бедноват твой взгляд на жизнь.
— Разбаловались.
— Я бы не сказала. Просто я жадная, хочу от жизни большего.
— У неблагодарного отнимают и последнее. Не забывай.
— Евангелию меня учишь? Теперь это не в моде.
— Хочу, чтобы ты научилась обуздывать свои желания.
— Ты говоришь, как с амвона.
— Говорю, как моему ребенку.
Если остальные дочери повиновались ему хоть формально, то Женя держалась с ним на равной ноге. Иногда ему даже казалось, что она старается показать свое превосходство в понимании жизни. А этого Арион не мог допустить. Между ними часто бывали стычки, Арион привык к духу противоречия в дочери. Ее дерзость его уже не удивляла. Постепенно между ним и Женей установилось суровое мужское понимание. Она рассказывала ему последние известия (у него не было времени прочитать газеты), комментировала их, рассказывала забавные истории из книг, рассуждала с ним о международном положении. И все-таки на многие вещи они смотрели по-разному.
— Давай провожу до бедарки, — предложила она.
Арион насторожился — что-то у нее на душе есть, это несомненно.
Ветерок, подкравшись, разворошил поредевшую листву ореха, росшего возле стана. На небе появилось несколько пепельных тучек. Стрижи носились над самой землей.
— Испортится погода, — проговорил Арион.
— Вряд ли, — возразила Женя.
— Дождь, конечно, не помешал бы, — продолжал Арион свое.
— Давай посидим немного, — предложила Женя, кивнув на засохший осот.
— Боюсь, что наши уже кончили обед.
— Ничего, успеешь. Садись.
Женя повторила эти слова таким тоном, что они походили на приказ:
— Садись, отец. Давно мы с тобой не толковали по душам.
Из-за горизонта показалось еще несколько тучек, они закрыли солнце, и сразу стало холодно. Кое-где солнце пробивало тучи, но до земли лучи доходили вялые и бессильные. И холмы потихоньку погрузились в сумрак.