Все лето трудился Арион с дочерьми на новостройке. Возвращаясь с поля, все они, не отдохнув, шли в глиняный карьер, где замешивали саман, а ночью, при луне, делали кирпичи. А по воскресеньям Арион шел в город за гвоздями, дранкой, шарнирами и прочим. Он приходил самым первым, он обгонял всех людей, едущих и идущих в город, так как ему казалось, что все они тоже идут за гвоздями. А когда наконец приходил, город еще спал. Истощенный, замотавшийся, он садился на ступеньки крыльца магазина строительных материалов и засыпал. Во сне он видел только гвозди — гвозди всех размеров. Тогда достать килограмм гвоздей было целым событием. Гвозди снились ему все лето, он думал, что ему уже не избавиться от этих сновидений. И вот новая радость — расходятся. А дом для ворон и сычей? Неужели для этого столько пота пролито? Заброшенный дом напоминает Ариону кладбище.
— Ты знаешь, сколько труда я вложил в ваш дом? — пожаловался он.
— Знаю.
Голос Жени звучал приглушенно. Но легкость, с какой она сказала это, оскорбила и взбесила его, словно ему плюнули в лицо.
— Знаешь? Если бы знала, не бросила! А так у вас сердце ни о чем не болит. Ни о чем не беспокоитесь, все вам досталось готовенькое, только прожевать, а вы и жевать негодны. Варвары, а не дети!
— Перестань, отец, мне и без того тяжело.
— Ну и хорошо, может, поумнеешь. Пусть хоть узнаете, что такое тяжесть. Изнежились, избаловались. Захотела замуж — давай, захотела разойтись — пожалуйста! Какое тебе дело до матери, до меня. Лишь бы себя ублажить…
— Отец, замолчи.
— Ну конечно, теперь она хочет мне рот заткнуть. Я уже не имею права слова молвить. Может, ты думаешь, что осчастливила меня своей новостью?
— Ну что ж, говори, — сказала она смиренно.
В его душе еще бушевало. Но вместе с болью он чувствовал и некое удовлетворение от того, что случилось именно так, как он и предвидел. Дочь, которая обошла его и не спросила у него согласия, выбрав мужа, сейчас стоит перед ним кающаяся, полная угрызений совести. Он, как и любой родитель, восстал против разрушения очага своего ребенка. Какой бы ни был зять, долг отца защитить семью, уберечь ее от распада. Ведь никто не расходится из-за того, что один щедрее, а другой прижимистей, или оттого, что один мягче, а другой суровей. Святое это дело семья. Не зря же дочь оставляет отца и мать, следуя за своим избранником. Попы не дураки, раз они обряд создания семьи обставили с такой помпезностью. Другое дело, что они часто объединяли тигра с перепелкой и заставляли их выводить цыплят. Но кто заставлял Женю? И вслед за яростью в душе всплыло недоумение.
— Неужели, доченька, ты не в состоянии согреть четыре стены?
— Иногда, отец, легче согреть все село, чем свой дом.
— А ты хотя бы пробовала?
— Пробовала. Ничего не вышло.
— Может, дрова сырые были? Или, может, стены настыли? Надо иметь терпение.
— До каких же пор?
— Не знаю.
— Не знаешь, а говоришь. Или ты думаешь, я от хорошей жизни убегаю в другую деревню?
Нет, конечно. Но ему хотелось узнать причину. Может, не все еще потеряно, может, еще не поздно что-то исправить. Женя больше ничего не хотела рассказывать. И он стал вытаскивать из нее по слову, надеясь добраться до сути.
— Он тебя бьет?
— Нет.
— Пьет?
— Нет.
— Ходит с другими?
— Нет.
— Тогда чего вам не хватает?
— Не знаю.
— Дом человека — и рай и ад. Это надо знать. Думаешь, мне с твоей матерью было всегда легко или ей со мной? Но мы уступали друг другу — то я ей, то она мне. Так и жили.
— Я тоже готова уступать, но не в этом дело.
— А в чем?
— Влад нехороший человек. Не знаю, как объяснить, но это так. С каких пор живем вместе, я не слышала, чтобы он запел песню, чтобы отозвался хорошо о ком-нибудь.
— Сама выбирала. Нравился же вначале, лучше его никого не было.
— Отец, а ты ни разу не ошибался в своей жизни? А раз так, то почему мне нельзя ошибиться? Почему ты хочешь сделать из меня святую, отгородить от жизни? Ведь плохо-то мне, я сама страдаю. Или ты думаешь, этот разговор мне ничего не стоит, или я каменная?
— Мы, старики, привыкли считать брак делом пожизненным.
— Даже когда он ошибочный?
— Да.
— Пожертвовать всей жизнью из-за одной ошибки, не слишком ли это дорого, отец? Да и что это за семья, если я возвращаюсь домой по вечерам, как в тюрьму.