— Что с тобой, Илиеш? — удивился Якоб. — Чего ты плачешь?
К ним подошел Ион.
— В чем дело, что случилось?
— Боюсь, что война будет.
Ион рассмеялся.
— Какая война тебе померещилась?
— Гаврилаш сказал, что идут русские.
Григорий щелкнул его по лбу.
— Эх, глупая башка! Они приходят мирно, по договору. А ты выплакиваешь глаза. Тыква ты зеленая, а я-то думал, что ты уже настоящий парень!
Григорий подсел к костру, стал рассказывать.
— Говорят, за Днестром объединили все земли. Все вместе пашут и сеют казенными машинами.
— Лучше так, чем гнуть спину на кулаков, — философски вставил Гаврилаш. — Вон у твоего деда Никиты, — он повернулся к Владимиру, — так в прошлом году на косовице даже в полдень не давали отдохнуть. Я у него поденно работал. Приходит его жена и заявляет: «Пока отдыхаете, давайте чистить картошку».
— Кто же виноват? — пожал плечами Владимир. — Имей больше земли, не будешь наниматься.
— Видно, так богом заведено — одни погоняют, другие тянут, — заключил Сырге.
— Не спишь, Илиеш? — внезапно спросил Ион.
— Нет.
— Тогда присмотри за моими лошадьми, а я сбегаю в село. Интересно, что там.
— Присмотрю, — пообещал Илиеш.
Несмотря на возбуждение, вызванное необыкновенной новостью, ночь и усталость взяли свое: Илиеш крепко уснул, согревшись под армяком, которым заботливо укрыл его Ион. Сладок и здоров сон в детстве, да еще на открытом воздухе. Особенно крепко спится перед рассветом. Однако и на этот раз Илиешу не удалось полностью насладиться сном. Кто-то расталкивал его и кричал в самое ухо. Еще сонный, Илиеш спросил:
— Что? Где? Волки?
— Волки ему мерещатся! — тормошил его Ион. — Да вставай же, весь белый свет проспишь, дуралей! Идет такое!.. Вставай! Слышишь?! — Ион схватил Илиеша в охапку, поставил на ноги. — Распутывай лошадей, едем домой.
— Сейчас, ночью?
— Делай, что говорю, да поторапливайся. А то останешься один в поле.
Лишь теперь Илиеш заметил, что под вязами остались только они с Ионом. Все остальные уже уехали. Тут он вспомнил все, что случилось ночью.
— Куда поедем?
— Скорей садись на коня! Ты хочешь, чтобы советские вошли без нас, пока мы будем прохлаждаться здесь?
Больше Илиеш не сказал ни слова. Быстро сел на Вьюна и молча поехал за Ионом навстречу заре, которая только занималась на востоке.
— Русские идут! Идут советские!
Этот слух молниеносно облетел все село.
Рано утром в дом Браду пришла Евлампия. Ее глаза были красными и припухшими от слез. Она казалась убитой горем. Ангелина, занимавшаяся делами на кухне, удивилась:
— Какое горе свалилось на тебя, сестрица? Чего выплакиваешь глаза с утра?
Евлампия уткнулась в передник и запричитала. Впрочем, слез не было заметно.
— Ушел наш батюшка, ушел, и неизвестно, когда еще увидим его!
Ангелина вытаращила глаза:
— Какой батюшка? Что ты мелешь?
— Один у нас батюшка, отец Аввакум. Уехал со своей матушкой. Я их только что проводила. Что же теперь будет? Как жить теперь? Ох, грехи наши тяжкие!
— Пастырь, — улыбнулась Ангелина, — бросил свое стадо на произвол судьбы?
— А что, надо было оставаться? Чтобы безбожники содрали с него кожу?
— Что со всеми людьми, то и с ним.
В это июньское утро Илиеш не находил себе места. Из разговора матери с Евлампией он ничего не понял. Побежал к деду, тот знал все и вся.
Солнце уже взошло, но его заслонял Чертов курган, и село было пока в тени. Трава перед домом, осыпанная росой, отяжелела. Возле ворот в долбленой колоде плескалась стайка пискливых утят. Сосед Тоадер Мунтяну сапой срубал вдоль своего забора крапиву, бурьян, лопухи. После каждого удара роса дождем обрушивалась на него. Он промок с головы до ног. Непоседа этот Тоадер. Никто никогда не видел его без дела, вечно он чем-то занят. И на все руки мастер — и плотник, и каменщик, и колесник, и сапожник. На клочке земли возле его дома вызревали мак, разные сорта гороха, вики, фасоли, цикорий, салат, картофель, лук, помидоры, чеснок, щавель, тыква — всего не перечислишь. Казалось, его привлекают не столько плоды, сколько заботы, уход за растениями. Вдоль забора он насадил кусты крыжовника. Среди них стояли ульи, пять штук.