Тут его взгляд словно случайно скользнул на длинный кинжал, который черным матовым блеском выделялся на поясе командующего.
— Говорят, что один из купцов, — толстяк заговорщически прищурил глаза. — Напрямую торгует с самими гномами, которые продают ему не только железки для богатых бездельников, но и настоящее оружие.
Сульдэ неуловимо вздрогнул. Опять всплыли гномы… Перебезчик заметив реакцию, заговорил с еще большим жаром.
— Я тоже сильно удивился, когда услышал об этом, — говоривший доверительно наклонился к шаморцу. — Как это так? Гномы начали продавать свое оружие! Не может быть! — каменная маска на лице Сульдэ окончательно треснула; его пальцы правой руки слезли с рукояти кинжала и с хрустом сжались в кулак. — Но я видел своими собственными глазами. Это были настоящие клинки… И все это может быть в обозе.
В конце этой тирады Сульдэ что-то тихо прошептал. Однако, стоявший рядом тот самый толстяк, кавалер Милон де Олоне, из-за своей жадности одним из первых перешедших на сторону врага, мог бы поклясться чем и кем угодно, что шаморец произнес чье-то имя, до боли напоминавшее имя владыки гномов Кровольда.
Толстяк все еще продолжал что-то бубнить, время от времени взрываясь резкой жестикуляцией, но шаморец его уже не слушал. «… Значит, все-таки это он… Лживая тварь! — Сульдэ все больше и больше убеждался, что владыка Подгорного народа обманывал их, когда клялся в верности новому союзу. — Вот откуда эти проклятые стрелы! — перед его глазами сразу же возникла картина зимней дороги, усыпанная его… его бессмертными. — Кровольд… Хочешь отсидеться за нашей спиной… Нет уж! Нет! — его глаза еще больше сузились, окончательно превращаясь в едва заметные щелки. — Ты еще будешь поднимать свою задницу от трона, а я уже превращу Ольстер в руины… Ну а потом…, — картины горящих сел и городов, сотен порубленных врагов, будоражили его воображение, заставляя сердце биться сильнее и сильнее. — Потом я займусь тобой, коротышка!».
Сульде вдруг резко вскинул руку, заставляя перебежчика вздрогнуть и сразу же замолчать. Тут же насторожились стоявшие вокруг телохранители, но свое внимание командующий обратил на коленопреклонённого комтура.
— Твоя жизнь там, — скрюченный желтый палец ткнулся в снежное марево, окутавшее горизонт. — Где от меня прячется король Роланд. В такую непогоду и с таким большим обозом ты его легко догонишь…, — комтур, не поднимая головы, кивал как заведенный. — Как только найдешь, попробуй задержать его. Даю тебе пять сотен бессмертных из тысячи Борхе… Чтобы покусать королевскую армию тебе этого хватит… Собирай своих мертвецов и иди!
Комтур, уже физически чувствовавший как удавка затягивалась на его шее, вдруг получил новый шанс. Он резко вскочил и, быстро окинув шальными глазами заполнявшийся воинами лагерь, сломя голову побежал в сторону стоявших на коленях смертников.
— Проверить весь лагерь, — негромко, сквозь зубы, буркнул командующий, провожая взглядом комтура, мечущегося между конными смертниками. — Собрать все, что может пригодиться… Выступим, сразу же, как все будет готову, — двое вестовых с притороченными к крупу коней флажками на высоком древке, внимательно его слушали. — Пленника сюда…
Бессмертные тем временем, десяток за десятком, прочесывали лагерь. Словно лесные муравьи, они ворошили сотни шалашей и палаток, разламывали борта повозок и фургонов, копались в земляных кучах.
— Победоносный, — к командующему подвели жеребца, на крупу которого словно в большом мохнатом мешке, висел бледный человек. — …
Сульдэ тронул поводья и подвел коня ближе.
— Видишь? — наклонившись, он смотрел прямо в лицо пленнику. — Это лагерь твоего короля. Вон его шатер, — блуждающий взгляд ольстерца остановился на высоком куполообразном шатре, который находился в самом центре лагеря. — А знаешь где сейчас ваш королек? — при этих словах отчаяние тревога буквально выплеснулось на его лице, что Сульдэ с наслаждением отметил. — При виде моих бессмертных он бежал, как жалкий трус! Как баба! Смотри, смотри! — шаморец тыкал узорчатой камчой в растущие горы мешков с припасами, которые его воины стаскивали со всего лагеря. — Они все бросили… Еще немного и твой брат будет у меня в руках, — Сульдэ энергично тряхнул кулаком перед лицом своего пленника и с ухмылкой задал ему вопрос. — Хочешь знать, что его ждет?
Пленник, красные воспаленные глаза которого с ненавистью и отчаянием сверлили командующего, что-то пытался произнести, но вместо слов из его рта раздавался лишь кашляющий хрип. Он снова и снова пытался говорить.
— У-у! — взвыл шаморец, видя кашляющего кровью столь драгоценного для него пленника пленника. — Лекарь! Эта собака должен жить, — прошипел шаморец, повернувшись к тому, кто держал жеребца за поводья. — День и ночь с него глаз не спускать! Кормить! Поить! Холить и лелеять! И…, — лекарь чуть не вдвое съежился под взглядом Сульдэ. — Если эта падаль сдохнет раньше времени, то ты отправишься следом!
Тут же пленника с суетящимся рядом лекарем куда-то увели.
— По кусочкам… по крошечным кусочкам я буду снимать шкуру этого королька… прямо на его глазах, — шаморец все еще ни как не мог успокоиться, провожая глазами убийцу своего сына. — Эта тварь еще будет ползать в грязи, умоляя подарить ему легкую смерть! Как жалкий червяк…, — бормотал он, еле шевеля губами. — Недостойный, чтобы жить…, — его взгляд уже переместился на мечущихся по лагерю легионеров, стаскивавших оставленное врагом имущество к оставшимся целыми повозкам.
Сотни воинов тащили бесконечные мешки с мукой и сушенными овощами, волокли какие-то здоровенные тюки с тканями, высокие кувшины с вином и маслом, связки тонких прутков-заготовок для стрел, разрубленные мясные туши и т. д. В какой-то момент, от созерцания этой почти идеалистической картины, Сульдэ начала охватывать настоящая ярость. Ему казалось, что король Роланд с каждой секундой и минутой задержки удаляется от них все дальше и дальше. Удары сердца отдавались в его висках нарастающим ритмичным стуком скачущих во тьме всадников Роланда.
— Все…, — тихо выдохнул он и вдруг с силой стегнул своего жеребца камчой, отчего тот с жалобным ржанием прыгнул вперед. — Сигнал к выступлению! — командующий был уже около сигнальщика — полного шаморца, тело которого словно щупальца гигантского кальмара охватывал выдолбленный рог тура. — …
— У-У-У-У-У-У! — несколько секунд, чтобы надрать в легкие воздуха, и над вражеским лагерем заревел низкий вибрирующий звук, от которого у боевых псов на загривке поднималась шерсть, а кони в испуге шарахались прочь. — У-У-У-У-У-У-У! — мощная угрожающая нота набирала все большую и большую мощь, заставляя бессмертных бросать прямо в снег мешки и кувшины и бежать к своей турии. — У-У-У-У-У-У-У!
Десяток за десятком, турия за турией образовывали сотни, которые на глазах выстраивались в полутысячи и тысячи, которые тут же ощетинивались длинными пиками.
— У-У-У-У-У-У! — грызущая сердце командующего ярость осторожно отступала. — У-У-У-У-У-У! — вид тысяч бессмертных, начинавших мерно словно единый организм вышагивать по чуть подмерзшей земле, не мог не радовать глаз настоящего воина. — У-У-У-У-У-У-У!
… Усиливавшаяся на глазах вьюга словно специально бросала в лицо наступавшим шаморцам мокрый снег и крошечные кусочки льда. Длинные теплые плащи из овечьей шерсти, входившие в обязательный комплект зимнего обмундирования легионеров, уже не спасали от пронизывающего ветра; намокнув, они превращались в тяжелый и сковывающий доспех, который с дикой силой тянул тепло из человеческого тела.
— Следы исчезли! — капрал турии, шедшей в передовом дозоре орды, старался перекричать ветер. — Почти все смело, словно метлой… Осмотреться!
Однако не прошло и минуты, как один из легионеров ухитрился что-то рассмотреть в этом снежном крошеве.
— Эй! Все сюда! — узким наконечником копья он коснулся темного полузасыпанного снегом бугра, который при ближайшем рассмотрении оказался мертвым всадником. — Все сюда!