Мужики при помощи курсантов уже развели огонь и навесили ведра с водой на жердине над костром. С десяток курсантов уверенно чистили картошку. Женщины раздавали детям то, что нам с собой дали жены. Мужики, которые оказались водилами ,таскали ветки. Причем обломанные с деревьев. Дыму-то! Похоже, процесс пошел. Так, а ложек то нет.
-Антон, как у вас с ложками?- Я обратился к прапору.
-А никак. Мы же не рассчитывали на длительную поездку. Даже пайки с собой не брали.- Прапор почесал в затылке.- И тарелок нет. Что делать?-
-Кашу варить будем. А ты (не против на ты?), организуй своих парней, пусть из веток что-то вроде лопаток строгают. По числу людей. А я УАЗ на разведку отправлю. Если все нормально, накормим вас и отправимся к нам в город. Там подождете, может, и утрясется все. - Я пошел к Ильшату и Вадиму, озаботить их действием. Дорога делала крутой поворот вокруг лагеря, и с внешней стороны начинался длинный пологий подъем. Пусть посмотрят, что там. Худа не будет.
Отправив УАЗ с экипажем, подошел к костру. Картошка уже сварилась, в воду бросали содержимое консервных банок и сыпали пополам гречку и рис. Пастушья каша, одним словом. Минут двадцать пять, и дойдет. А пахнет как аппетитно! Курсанты активно строгали ветки, которые им подносили ожившие дети. Горка свежеоструганных лопаток росла на глазах. Я подошел к монаху, который со мной разговаривал. Сейчас он беседовал с бабой Нюрой.
Рассказ баб Нюры.
-И вот, брат Михаил, очнулась я на носилках. Уже в грузовике по дороге в госпиталь. Рядом сумка с документами, ни сестры, ни матери. Спросила у солдата, который рядом лежал, а он ни сном не духом. Потом больно от тряски было, не до вопросов было. Потеряла сознание, пришла в себе уже в палате. Оказалось, осколок пробил шейку матки, рожать не смогу. Это мне уже после выздоровления рассказала доктор, и то, что мать с сестрой погибли, тоже. Они меня по ошибке Анной записали, я выше ее была, хоть на два года младше. А я исправлять не стала. Жутко у меня на душе было. Это я сейчас понимаю, что для четырнадцатилетней девочки это страшно - хотеть убивать людей.
Но тогда у меня не было другого желания. Выписавшись из госпиталя в Казани, начала работать на пороховом заводе и одновременно через военкомат записалась в группу обучения снайперов. Тяжело было, я все ж девчонка была. Не стрелять, я еще в школе активисткой ОСАВИАХИМа была, немного на Ворошиловского Стрелка сдать не успела, как Война началась. Тяжело было взрослой представляться. Это я сейчас старая и сухая, а тогда очень хорошенькая была. Парни проходу не давали. И нравилась, и просто потому, что скоро в военкомат и на фронт. Это сейчас девочки образованные, а тогда просто боевитые были. А я внутри перегоревшая была, ни парни, ни танцы, ничто и никто кроме винтовки и револьвера не интересовали.
Сдала зачеты к Аниному дню рождения и решила, что хватит себя двумя именами называть. В красноармейскую книжку Аннамарией записалась. И за себя, и за сестру. И попал наш взвод снайперов даже без войскового обучения и слаживания прямиком в Сталинград. Там первого врага и убила. Это румынский офицер был, красивый такой брюнет. Я ему в лицо даже стрелять не стала, выстрелила под лопатку, когда он повернулся. Потом до окружения немцев воевала в городе. Я хоть для девушки и немаленькая, но намного меньше парней все же. Ползала по канализациям, вылезу, где в подвале или колодце, стрельну и назад. Только записанных за мной сорок пять немцев, румын было. А потом под взрыв мины попала в тылу, если про Сталинград так сказать можно. Ранение и не опасное, но в правое плечо.
Выписалась из госпиталя, вернулась в часть. Меня, как уже обстрелянную и опытную, отправили с десятком таких же, на передовую. И пошла моя снайперская служба дальше. Закончила я ее под Варшавой. Опять под мину попала. Уже серьезней, проникающее ранение легкого. Выписали только после Победы, сразу демобилизовали и отправили в Асхабад, поступать на учителя географии. Комсомольскую путевку дали.
Я и поступила. Как хорошо было, весело. Я, брат Михаил, извините, с катушек слетела. На фронте всего пара романов была, а тут гулять стала. Как то завертело, занесло.
Я не пила, не курила, а вот мимо парней пройти не могла. Меня уже гулящей на весь институт ославили, и на комсомольском собрании слегка песочили, а остановиться не могла. Это сейчас я понимаю, что забеременеть хотела, а тогда просто гуляла.
А шестого октября сорок восьмого произошло землетрясение. И наш корпус развалился. Проснулась я уже вертикально. Нам очень повезло, что наши кровати подперли потолочные балки. У нас хоть немного пространства было, могли поворачиваться, даже пописать в один угол ходили. А многие погибли от синдрома сдавливания уже после того, как их вынули, почки отказали.
А когда нас вытащили, я в старшине-сверхсрочнике мою фронтовую любовь узнала. И все, пропала. Или, точнее, нашлась. Я ему сразу, как встречаться стали, все рассказала. И про то, что детей не смогу родить, и про то , как и почему гуляла в институте. А он сказал, что с войны меня ищет, но найти не может. Так и поженились. После его демобилизации дождались моего окончания обучения, приехали в Мокрые Кураши, он в колхозе механизатором, а я учительницей географии в школе работали. Хорошо жили. Правда, без детей, но у меня всегда класс был, у нас дома все паслись.
Даже развал Союза пережили несложно. У нас, хоть мы и не молодые, хорошее хозяйство было. А потом и пенсии снова давать стали, и даже к десятому году дом новый построили, на месте старого. Но Семен умер, старую школу закрыли, и стала я к смерти готовиться.
А тут это. Село наше на три четверти обрезало, люди и в селе погибли. Люди, которые выжили, потерялись. Банда из парней четверых, что хотела, то и делала. И вдруг тут эти мужики из Зареченского. Пришли, порядок навели и меня с собой зовут. Пойдем, мол, баб Нюра с нами. Будешь детей снайперскому делу учить.
Я ведь, хоть винтовку боевую в руки с Войны не брала, всегда следила за новостями оружейными. Книги, журналы какие могла, доставала и читала. Смеяться будете, тозовка и ижевская воздушка дома была. Стрелковый кружок вела в школе. Правда, кроме мужа и военкома, никто не знал про то, что я снайпер и восемьдесят девять врагов в землю уложила.
А сейчас мне как будто не семьдесят пять, а пятьдесят семь. Лет на двадцать помолодела.
Любомир, ты к нам? Извини, я, что-то заболталась.-
Глава девятая, в которой встречаемся с гномами и воздаем хвалу предусмотрительности советского правительства.
Баб Нюра погладила приклад Маузера, который ей отдал Димка. И правильно, дома еще есть, а баб Нюре надо, пусть по новой привыкает. Не Бог весть, какие из Вадима и Артема снайперы. Стрелки неплохие, но снайпер это не только стрелок. А нам пока автоматов хватит. И дробовиков с серебром.
-Брат Михаил, вы говорили, что ночью круги чертили и молитвы читали. И что-то плохое вокруг было.Что именно не знаете? А то мы встретили кого-то. Или что-то, до сих пор не пойму. Серебром стрелял.- Я спросил монаха о том, что меня сильно волновало. Очень сильно. Не дай Бог, такая дрянь в город зайдет. Мы хоть и блок посты организовали, но наблюдательные. А это существо обладало такой скоростью, что зевнувшего наблюдателя, скорей всего, в живых не осталось бы.
-Не знаю, Любомир. Не против, если я к вам так обращусь?- После моего кивка монах продолжил.- Мы не знаем, что это. В монастырском бестиарии было много старых рисунков. Но уже давно к ним относились, как к сказке. Несколько столетий на территории России и окрест не наблюдалось явлений оборотней, леших и прочей нечисти и нежити. Но ваши экспидиционеры рассказывали, что вы видели, как вы решили, следы отряда конников. И все вокруг очень сильно изменилось. Мы не знаем намерения Господа, и в чем Он нас испытать решил. А круг вы видели, если Вия смотрели. И Отче наш читали. Ничего нового.-