Выхожу на улицу и жду сообщение от Коли, чтобы вызвать такси. Но оно все не приходит. Минуты ожидания превращаются в вечность. Не дождавшись информации, сама звоню мужу и, наконец, получаю адрес больницы.
Через сорок минут я захожу в приемный покой и в справочном узнаю, с каким диагнозом и в какое отделение попал папа. Заведующим на этом отделении работает папин старый приятель, поэтому я беспрепятственно поднимаюсь на нужный этаж и после короткой беседы с медсестрой узнаю, что в данный момент папу как раз оперируют. На меня одновременно обрушиваются чувство облегчения и тревоги. С одной стороны, я понимаю, что им занимаются врачи, а значит все под контролем. С другой — во время операции может произойти все, что угодно. Тем более, что после смерти мамы у папы уже случалось несколько кризисов. И каждый новый кризис приближает его к точке невозврата.
— Подскажите, пожалуйста, где я могу подождать? — спрашиваю у медсестры.
— Вы хотите подождать окончания операции? — уточняет она.
— Да, я хочу быть здесь, когда все закончится, — смотрю на девушку с надеждой, с силой комкая в руках шелковый платок.
— Вы не переживайте, все будет хорошо, — на ее лице появляется подобие улыбки. — Я могу предложить вам комнату отдыха, — указывает на стеклянные двери справа от неё. — К сожалению, палату Юрию Олеговичу еще не предоставили, поэтому, это единственный удобный вариант. Не в коридоре же сидеть?
— Конечно, спасибо большое, — голос дрожит, еле сдерживаюсь, чтобы не разреветься.
— Идите за мной, — девушка выходит из-за своей стойки, и мы вместе направляемся к комнате отдыха.
В небольшом помещении стоят два кожаных дивана, несколько стульев, журнальный стол и кулер. На стене висит телевизор, по которому идет трансляция фильма о природе.
— Располагайтесь, — говорит мне моя сопровождающая. — Здесь вам будет удобно. Сегодня никаких плановых операций не предполагается, поэтому, вас здесь никто не потревожит, — она подходит к окну и раздвигает жалюзи. Комната сразу же наполняется светом, отчего на душе становится чуть спокойней. — Я вам сейчас принесу чай. А так, если что-то нужно, не стесняйтесь и спрашивайте.
— Спасибо большое, — благодарю девушку.
Ставлю вещи на диван и подхожу к окну. Поднимаю глаза к небу и молю Бога только об одном — пусть папа выживет. Больше мне уже ничего не нужно. Только пусть живет.
«Папочка, родной, живи, пожалуйста, — шепчу тихо я. — Мы уедем с тобой отсюда далеко-далеко. Туда, где нет Коли, где нет зла. Мы будем жить вдвоем. Ты и я. Будем пить чай с шарлоткой, гулять, смотреть фильмы и читать книги. Я больше не оставлю тебя одного. Ни за что. Буду всегда рядом. Ты только живи».
Чувствую угрызения совести от того, что после смерти мамы я была настолько погружена в свои переживания, что не замечала, как тяжело было папе остаться без любимой женщины, с которой они прожили столько лет душа в душу. Почему мы всегда так поздно начинаем понимать очевидные вещи? Почему начинаем ценить близких только тогда, когда приближается их уход? Тяжело вздыхаю и настраиваюсь на ожидание.
Глава 29
В коридоре периодически слышатся шаги, заставляя меня устремить взгляд к двери. Потом шаги становятся тише и снова наступает тишина.
Не знаю, сколько проходит времени, только за окном уже начинает смеркаться. На журнальном столике стоит нетронутая чашка с чаем и блюдце с печеньем, которые мне заботливо принесла медсестра. Ни пить, ни есть мне не хочется. Все мысли мои сейчас с папой. Сижу на диване в полумраке комнаты.
— Добрый день, — открывается дверь, ослепляя меня светом из коридора. На пороге стоит Вячеслав Генрихович, папин знакомый. — Вика, что же ты в темноте-то сидишь? — мужчина включает свет и присаживается рядом со мной на диван.
— Задумалась, — пожимаю плечами.
Смотрю на Вячеслава Генриховича с надеждой, в ожидании вердикта.
— Операция закончена, прошла планово. Но все будет окончательно понятно только завтра. Не вижу смысла скрывать это от тебя, — он легонько похлопывает меня по колену. — Сердце у него сильно изношено. Повезло еще, что скорая быстро приехала.
Шмыгаю носом и вытираю слезы. Чувствую дикое одиночество и сильное желание оказаться сейчас рядом с папой.
— Я могу его увидеть? — спрашиваю, утирая платком нос.
— Сегодня точно нет. А завтра посмотрим, — Вячеслав Генрихович поднимается с дивана. — Мой номер у тебя есть, так что звони утром.
Оставаться в больнице смысла нет. Прощаюсь с Вячеславом Генриховичем и еду домой. Домой к папе, туда, куда стремятся мои душа и сердце. Захожу в пустую квартиру и вдыхают родной запах — тот, которого нет больше нигде. Так пахнет дом, мой дом.