Кэти открывает рот, но недостаточно быстро.
— Разве ты забыла, какими людьми окружал себя Иисус?
Кэти снова пытается ответить, но час назад я заправилась «Ред Буллом» весом тридцать две унции, так что ей придется поторопиться, если она хочет вставить слово.
— Рыбаки с грязными руками и пропитанной потом одеждой, сборщик налогов, ограбивший невинных, проститутка... — Я замолкаю, потрясенная словами, слетающими с моих губ. Наверное, я все-таки обращала внимание на проповеди Бена. — Ни разу Иисус не выставлял себя совершенством перед другими.
— Ой! Пастор Лэнгли! — говорит она, заглядывая мне через плечо, и в ее голосе столько солнечного света, что у меня заболели уши.
Раздражение в моем животе быстро превращается в миллиард бабочек, когда понимаю, что Бен, должно быть, подошел ко мне сзади. Я прижимаю бюллетени к груди и оборачиваюсь, когда он останавливается, пристально глядя мне в глаза.
— Доброе утро, Эшли. — Его взгляд теплый, выражение лица мягкое и понимающее, когда он удерживает зрительный контакт со мной еще на несколько секунд. — Кэти? Все в порядке?
Никакого «доброго утра» для Кэти. Я внутренне ухмыляюсь.
— Да, все идеально. — Кэти подкрадывается ко мне, или, скорее, выходит немного впереди меня. — Я могу что-нибудь для вас сделать?
— Вообще-то, да, — говорит Бен, не глядя на меня. — Не могла бы ты сменить Эшли на минутку? Есть кое-что, о чем мне нужно с ней поговорить.
Со мной? О черт. Почему у меня такое чувство, что я в беде? Он слышал, как я ворчала на Кэти, когда подошел? Зная ее, она позволила бы мне разглагольствовать и выставлять себя идиоткой перед Беном.
— О-о, конечно.
Бен осторожно забирает у меня бюллетени и передает их Кэти, которая выглядит такой же растерянной, как и я.
— Она надолго не задержится.
Он сверкает своей сексуальной мегаваттной улыбкой, затем поворачивается и просит меня следовать за ним. Я так и делаю, стараясь не пялиться на его задницу, пока мы не оказываемся в коридоре, ведущем к церковным офисам. Он ведет меня в свой офис, который кажется официальным, и я боюсь, что Бен собирается меня выгнать. Бетани была права — если кого-то и могут уволить с волонтерской работы, так это меня. После того, как я прохожу через дверь, он закрывает ее, затем передумывает и приоткрывает ее. Я не осмеливаюсь пошевелиться, чтобы сесть, потому что если он собирается меня уволить, то мне лучше стоять и быстро уйти, пока он не заметил моего смущения.
Мужчина поворачивается ко мне, его великолепные карие глаза манят.
— Привет, — выдыхает он.
Мой взгляд мечется по комнате, гадая, не собирается ли кто-нибудь выскочить и закричать «сюрприз!». Когда этого не происходит, я настороженно смотрю на него.
— Привет?
Его губы подергиваются.
— Ты нервничаешь.
— Не совсем. Больше похоже на любопытство.
— О?
Мои брови поднимаются.
— Почему я здесь?
Он ухмыляется и подходит немного ближе, все еще на расстоянии вытянутой руки.
— Ну, правда в том, что я... — Он качает головой и пристально смотрит на меня. — Я хотел поговорить с тобой о том, что произошло в пятницу вечером.
— Ты хочешь поговорить об этом здесь?
— Хочу. Да. Я думал об этом весь субботний день и...
По обеспокоенному выражению его лица я могу сказать, что то, что он собирается сказать, не будет хорошим. Мне знакомо видеть сожаление в глазах противоположного пола. Я готовлюсь к удару.
— Я проснулся сегодня утром и отрепетировал речь в своей голове.
— Хорошо. Так давай. Я слушаю. — Бабочки в моем животе замирают и оседают на дно.
Бен не сводит с меня глаз.
— В этом-то и проблема. Я выследил тебя этим утром и услышал, как ты разговариваешь с Кэти, и внезапно все, что я собирался сказать, просто исчезло.
— Я не понимаю. — О чем он мне говорит?
— Знаю, я плохо объясняюсь. Сегодня утром увидев тебя и услышав твой голос, я понял, что скучаю по тебе. Знаю, что должен придерживаться плана и сказать тебе, что то, что произошло в пятницу, было ошибкой, и это не может повториться, но я понял, что хочу, чтобы это повторилось. Почему ты смотришь на меня вот так?
Я моргаю и пытаюсь привести в порядок свое лицо.
— Я доставляю тебе неудобства?
— Да. — Когда он хмурится, я ухмыляюсь. — Самым лучшим из возможных способов.
— Я не мог перестать думать о... — Он оглядывается на приоткрытую дверь, потом снова на меня. — Ты права, это не лучшее место для разговора. Давай встретимся после службы?
— Ты издеваешься надо мной?
Он хихикает, и этот звук подобен теплому меду на моей коже.
— Нет. На самом деле. — Он подходит ближе, и я думаю, что он может попытаться прикоснуться ко мне, но вместо этого мужчина засовывает руки в карманы своих брюк. — Ты сегодня прекрасно выглядишь.
— Заткнись, — говорю, толкая его в плечо, как будто я в восьмом классе, а не взрослая женщина.
— Не буду. Признание?
О боже, звук его шепота, вызывает в воображении образы, которые мне не следовало бы видеть в церкви.
— Да, пожалуйста.
— Я не могу перестать думать о том поцелуе.
— И? — Я задерживаю дыхание. Сможет ли он?
— Я хочу...
— Пастор Лэнгли? — Голос Кэти заставляет нас обоих сделать три больших шага назад как раз перед тем, как та распахнула дверь. Она игнорирует меня, но смотрит на него. — Ненавижу прерывать, но я должна собирать подносы для причастия, и мне нужно, чтобы мисс Кендрик вернулась к двери.
Спина Бена прямая, подбородок высоко поднят, ни капли нервной нерешительности, когда он обращается к Кэти.
— Конечно. Мы закончили.
Я воспринимаю это как сигнал к уходу, и, протискиваясь между ними в дверь, слышу, как Бен делает глубокий вдох, как будто вдыхает мой запах. Я выхожу с улыбкой, чтобы радостно приветствовать его прихожан.
За те годы, что посещала церковь Бена и слушала его проповеди, я никогда не желала, чтобы служба закончилась быстрее так, как сегодня. Что собирался сказать Бен? Я хочу… Чего ты хочешь, Бен?
К тому времени, как он произносит последнюю молитву, я ерзаю на своем месте, выпрыгивая из кожи вон. Каждый раз, когда тот говорил что-то хотя бы отдаленно сексуальное, у меня возникало ощущение, что Бен обращается непосредственно ко мне. Согнуться. Встать на колени. Подчиняться. Если раньше я не была приговорена к аду, то сегодня мои мысли купили мне билет в один конец.
После финального «аминь» я встаю на желеобразных ногах. Бен пожимает руки и разговаривает с людьми, и, по моему опыту, его беседы после службы могут занять некоторое время.
Я выхожу, когда слышу, как он зовет меня по имени. Оборачиваюсь и вижу, как тот бежит по проходу с Библией в руке.
— Ты ведь не уйдешь?
— Я собиралась пойти за Эллиот.
— О, хорошо. Но… ты э-э... — Он оглядывается, чтобы посмотреть, кто может быть в пределах слышимости. — Зайдешь на минутку?
— Да, конечно.
— Отлично, тогда я пойду с тобой за Эллиот.
Я выхожу вместе с Беном, но держусь на приличном расстоянии. Люди останавливают его, чтобы поздороваться, поблагодарить за проповедь, рассказать ему о миллионах проблем, с которыми они сталкиваются, и Бен с искренней заботой уделяет каждому минуту своего времени. Дорога до детского корпуса занимает пятнадцать минут, и к тому времени все дети уже ушли, кроме Эллиот. Она видит, как мы входим, и подбегает ко мне, а затем обнимает меня за ноги.
— Привет, коротышка. — Я провожу рукой по ее мягким волосам.
— Привет, как прошла воскресная школа? — спрашивает ее Бен.
Она смотрит на нас своими проникновенными карими глазами.
— Мы узнали о том, как Бог сказал Лоту взять свою жену и блоху и покинуть город, не оглядываясь назад. Но его жена оглянулась и превратилась в соляной столп! — Ее маленькие брови сходятся вместе, и она хмурится. — Но они так и не сказали, что случилось с блохой.