— Он. Сделал. Тебе. Больно.— Взгляд Бена устремляется на мою грудь. — Я должен был причинить ему боль в ответ.
Я сдуваюсь от надломленного звука его голоса.
— Бетани.
— Да. Бетани. — Он делает пару шагов вперед, не обращая внимания на двух вышибал, которые окружают нас. — Потому что ты мне ничего не рассказываешь.
— Что еще она тебе рассказала? — Она бы не выдала меня... не так ли?
Бен отшатывается.
— О, черт, это еще не все? — Он запускает руки в волосы.
— Бен, нам нужно поговорить...
— Теперь ты хочешь поговорить? — Бен хихикает, но звук мрачный и полный гнева.
Я качаю головой.
— Это несправедливо.
— Несправедливо? Хочешь поговорить о несправедливости? — Теперь он кричит. — Несправедливо то, что моя жена умерла в ту же минуту, когда родилась моя дочь, Эшли! Надевать широкую, блядь, фальшивую улыбку на каждый ее день рождения, притворяясь, что я не оплакиваю смерть женщины, которую поклялся любить вечно, это, блядь, несправедливо. Сталкиваться лицом к лицу с ее смертью снова и снова, каждый божий день, потому что Эллиот улыбается, как она, смеется, как она, и каждый раз, когда я смотрю в ее глаза, то вижу Мэгги, вот это чертовски несправедливо.
Мое сердце разрывается на части с каждым словом.
— Но я это делаю. Каждый день. Потому что, какой у меня есть выбор? Какой у меня есть выбор, кроме как идти по жизни изможденным и задыхающимся?
— Бен...
— Потом появляешься ты, и я как будто снова могу дышать. Сначала это были всего лишь минуты. Ты была рядом, и я не думал обо всем, что потерял. Ты была в моем доме, и проходили часы, а я не скучал по ней. Потом дни. — Его глаза блестят от слез. — Я открыл тебе свою гребаную душу. Держал свое сердце в руках и предлагал его тебе, разбитое, кровоточащее и такое потрепанное, но я отдал тебе все это. А ты... — Он качает головой. — Ты мне ничего не даешь. Твои стены прочно стоят на месте, в то время как я истекаю кровью у твоих ног. — Его измученные глаза встречаются с моими. — Насколько это, блядь, справедливо?
Я кусаю губы, чтобы он не увидел, как они дрожат.
И ничего не говорю.
Потому что Бен прав.
Но я не знаю, как это исправить.
БЕН
Эшли изо всех сил старается не заплакать. Ее лицо — маска безразличия, только глаза говорят о том, что она вообще что-то чувствует. Даже сейчас, после всего, что я ей сказал, обнажая свою душу здесь, в переулке, где мы разделили наш первый поцелуй, девушка все еще отгораживается от меня.
Я поворачиваюсь к вышибалам.
— Что вам от меня нужно? Я бы хотел поскорее покончить с этим, чтобы вернуться домой к своей дочери.
— Копы сейчас там разговаривают с Энтони и свидетелями, — говорит тот, что покрупнее.
Взгляд вышибалы задерживается на Эшли в дальнем конце переулка, заставляя меня задуматься, есть ли у них история помимо их профессиональной дружбы. Не то чтобы это уже имело значение. Она ясно дала понять, что даже сейчас не открывает мне свое сердце. И есть одна вещь, в которой я уверен — я не могу поддерживать отношения между нами в одиночку.
— Уверен, что Энтони захочет выдвинуть обвинения, — говорит здоровяк.
Я не отвечаю, потому что не ожидал меньшего. Это то, чего я заслуживаю. После того, как поговорил по телефону с Бетани, и она рассказала мне, что сделал этот ублюдок, я понял, что готов быть арестованным, чтобы нанести хотя бы один удар. Мне повезло, у меня было два с половиной.
Я прислоняюсь к кирпичной стене и сползаю на задницу, упираясь руками в колени, когда мой адреналин резко падает. Дверь за ней захлопывается.
Здоровяк вздыхает, затем смотрит на меня.
— Ты в порядке?
— Нормально.
Он кивает, скрещивает руки на груди и хмурится.
— Спасибо.
— За что?
— За то, что вырубил этого ублюдка. — Он качает головой. — Ненавижу этого парня.
Я изучаю его и то, как он выглядит после того, как закрылась дверь, за которой скрылась Эшли.
— Она тебе нравится. — Вступай в клуб.
— Что в ней может не нравиться? — Он смотрит на меня. — Но я попытался слишком поздно. Она не хотела иметь со мной ничего общего. Теперь я знаю почему.
— Почему?
Он хихикает.
— Ты не можешь быть настолько глуп, чувак.
О чем, черт возьми, он говорит?
— Давай притворимся, что это так.
— Она влюблена в тебя.
Я моргаю, впитывая его слова и переставляя их в голове, думая, что явно ослышался.
— Что?
— Если то, как она смотрит на тебя, не выдает этого, тогда ты, должно быть, глупее, чем я думал.
— Я этого не вижу.
— Хорошо. Может быть, ты все испортишь, она тебя бросит, и я получу свой шанс. — Он ухмыляется. — Просто продолжай игнорировать очевидное.
Я свирепо смотрю на него.
— Очевидное? Она не очевидна.
— Думаешь, она трахалась с Энтони за твоей спиной? Из-за этого весь сыр-бор? Потому что ты ошибаешься. Он ей даже не нравится.
«Он нравился ей настолько, что она переспала с ним».
Тяжело смотреть на этого подонка, зная, что он поделился с Эшли чем-то, чем я не могу.
— Она влюблена в тебя. Ты явно зациклен на ней. Так в чем, черт возьми, проблема?
Она не хочет открыться мне! Я почти ничего о ней не знаю! Она хранит секреты и рискует своей безопасностью, и я не могу потерять ее, потому что я... потому что…
Потому что, что?
— Мистер Лэнгли, вам выписывается штраф за мелкое правонарушение, нападение и нанесение побоев. — Офицер Гарольд, который пришел разобраться в нашей ситуации, прячет свой маленький блокнот обратно в карман. Все это я вижу боковым зрением, пока смотрю на Энтони и Эшли, которые ведут бурный разговор в нескольких метрах от меня.
— Что это значит? — спрашиваю я.
— Вам нужно будет явиться в суд, заявить о признании вины, и судья, скорее всего, назначит штраф. — Полицейский прищуривает глаза. — Мисс Кендрик, похоже, намерена отстаивать ваше дело. Сказала, что мистер Норман спровоцировал вас.
— Я рассказал, как все произошло. — Правду. — Он не видел, как я подошел.
Полицейский подходит ближе.
— Между нами? Я провел с этим парнем двадцать минут, и он — высокомерный придурок. Возможно, он это заслужил, но я связан законом. Мы не можем просто ходить и бить придурков.
Киваю, потому что он прав. Я все еще не могу найти в себе силы пожалеть об этом.
Уже почти два часа ночи, а я все еще стою в переулке, ожидая, когда все это закончится. Энтони прижимает к лицу пакет со льдом, но оживленно машет рукой и подходит ближе к Эш, заставляя мои мышцы напрячься.
Я киваю в сторону Энтони и Эш.
— Вы не могли бы сказать ему, чтобы он отстал от нее?
Офицер Гарольд оборачивается.
— Мистер Норман!
Голова Энтони резко поворачивается к нам.
— Мы с вами закончили, — говорит он. — Идите домой, или я привлеку вас за... что-нибудь.
Энтони топает обратно в клуб.
— Вот ваши документы, и вы можете быть свободны, — говорит мне офицер Гарольд, прежде чем уйти.
— Спасибо. — Я смотрю ему вслед, затем встречаюсь взглядом с Эшли. Когда я это делаю, девушка подходит ближе. Смотрю на нее несколько секунд, отмечая ее красные глаза, бледные щеки и осунувшееся выражение лица. — Вам двоим, кажется, было, что сказать друг другу?
— Я пыталась заставить его взять на себя ответственность.
Я невесело усмехаюсь.
— Еще одна ложь.
— Извини меня за то, что я пыталась убедить его не выдвигать обвинений.
Я отталкиваюсь от стены.
— Пожалуйста, не лги ради меня. Мне не нужно, чтобы ты спасала меня. Я знаю, что я сделал, и сделал бы это снова.
— Послушай, Бен…
— Не сегодня. — У меня нет сил сказать все, что нужно сказать. — Мне нужно вернуться домой.
Девушка отходит в сторону с печальным кивком.
Я прохожу мимо нее и останавливаюсь, мой рот открывается, чтобы что-то сказать. «Спокойной ночи» кажется слишком неформальным. «Прощай» слишком навсегда. «Мне жаль» — это была бы ложь.