– Эльпидио? – позвала я, и он взглянул на меня.
– Эльпи, – спокойно уточнил он, и от властного тона по спине пробежала дрожь.
– Эльпи… Ладно, – прошептала я в ответ. Он слишком долго смотрел на мои губы, и это взволновало меня.
Протянув руку, он провел мозолистыми, покрытыми татуировками пальцами по спине скульптуры и взглянул на пустое место в углу комнаты.
Я наблюдала, как он пристально, с особой тщательностью изучал свою работу.
Внезапно Эльпидио выпрямился и указал в дальний угол.
– Эту нужно поставить там.
От волнения сердце в груди забилось быстрее. Я шагнула ближе и заглянула ему через плечо, чтобы понять, куда именно он указал. Я затаила дыхание и ощутила, как от нашей близости напряглось его тело. От Эльпидио исходил легкий запах сигаретного дыма и мускусного одеколона с дубово-кедровыми нотками.
Мне нравилось, как от него пахло… Даже слишком. И границы профессионального поведения уже не казались такими незыблемыми.
На руках Эльпидио напряглись мышцы. Он вновь провел ладонью по волосам. Я подозревала, что он делал так, когда нервничал.
– Почему вы хотите разместить эту скульптуру в том углу? Есть какая-то особая причина? – спросила я.
Эльпидио запрокинул голову и взглянул на стеклянный куполообразный потолок. Я последовала его примеру и недоуменно нахмурилась.
– Большую часть дня сквозь крышу станет проникать солнце. Если мы повернем ее под правильным углом, лучи будут падать на скульптуру и отражаться от кинжалов на пол, как я и планировал.
С каждым произносимым словом в глубоком голосе Эльпидио я все больше улавливала опустошенность. И когда он закончил объяснения, я вдруг осознала, что смотрела уже не на куполообразный потолок, а на его лицо, на котором теперь читалась глубокая печаль.
На краткий миг Эльпидио закрыл глаза, и я почувствовала исходящую от него грусть.
И ощутила, как на мгновение сжалось сердце. Он определенно страдал, только я понятия не имела почему.
Повисло молчание; время шло, но я глаз не могла отвести от его лица. Этот загадочный скульптор интриговал меня сильнее, чем я могла представить. А еще беспокоил… и пугал… Все инстинкты твердили мне держаться от него подальше.
Сейчас он явно переживал что-то личное. И, не желая вторгаться в чужое пространство, я заставила себя сосредоточиться на скульптуре.
– Ты согласна? – наконец, спросил Эльпидио.
– Мне нравится, – тихо проговорила я и подвинулась, чтобы видеть полную луну и весь отбрасываемый ею свет. Когда же я взглянула на тени на полу, то от удивления широко распахнула глаза.
А потом вновь обратила взор на Эльпидио. Он стоял, скрестив на груди сильные руки. И рассматривал меня суровым взглядом.
– Я соглашусь со всем, что вы хотите, но… – Я замолчала, наклонившись еще ниже, чтобы убедиться в своей правоте.
Эльпидио напрягся.
– Что? – бросил он.
От резкого тона я слегка отшатнулась. Но Эльпидио вдруг вздохнул и медленно переступил с ноги на ногу, на загорелых щеках его вспыхнул румянец. Словно бы он ощущал неуверенность в себе и не привык обсуждать с кем-либо свои творения… Казалось, он чувствовал себя не в своей тарелке.
Но такого просто не могло быть. Пусть это его первая выставка, но ведь люди наверняка и прежде обсуждали его работы, в научных кругах и публично. Ведь он уже пару лет создавал скульптуры.
Вздохнув, я выпрямилась.
– Ну, когда на него упадут солнечные лучи, будет казаться, что он истекает кровью.
Эльпидио вытянул шею, чтобы взглянуть на скульптуру, но не сдвинулся с места.
– Подойдите сюда и посмотрите, – настаивала я.
Эльпидио неохотно подошел ко мне и присел на корточки, стараясь меня не коснуться. В тот миг, когда он понял, что я имела в виду, с губ его сорвался тихий вздох.
Эльпидио провел рукой по лицу.
– Верно, – хрипло произнес он.
– А эффект кровотечения соотносится с замыслом творения? Не нужно менять его изначальный смысл, – проговорила я.
Ни один из шедевров Эльпидио не имел названия, и не существовало никаких сведений о том, что послужило для них вдохновением и какой замысел они были призваны воплотить. И объяснить их смысл мог лишь один человек – он сам. Для меня же, как для куратора, подобное незнание происхождения скульптур превращало процесс их расстановки в настоящий кошмар.
– Полностью, – затаив дыхание, ответил он.