Я задыхался от напряжения, от тяжести инструмента дрожали мышцы на руках.
Какое-то время я стоял неподвижно, глядя на мрамор. А потом вдруг подхватил заостренное долото и начал придавать камню новую форму. В мыслях возник определенный образ, и я пытался его оживить.
Я работал словно безумный. Проходили часы, а я все долбил мрамор, но, в конце концов, творение обрело форму.
Я трудился так долго, что серость неба сменилась чернотой ночи, сильный ветер бился в высокие окна студии, из которых открывался вид на залив. Мышцы болели, я чувствовал себя измотанным.
Отступив назад, я попытался оценить скульптуру. Но тут же отвернулся. Я просто не мог на нее смотреть.
Когда я вновь взглянул на нее, в глазах стояли слезы. Мной овладел обычный неконтролируемый гнев, порожденный непомерной ненавистью к самому себе.
А потом я заметил стоявшего в дверях Вина. Он смотрел с каменным выражением на старческом лице на неоконченную скульптуру.
– И давно ты здесь? – спросил я, стиснув зубы, и направился за полотенцем, лежавшим рядом с инструментами.
Я вытер лицо.
– Некоторое время, – проговорил Вин и прошаркал в комнату, опираясь на деревянную трость.
Я напрягся, когда он подошел ближе. Мне вообще не нравилось, когда кто-то рассматривал мои творения, и особенно в процессе работы. Я не выносил чужих суждений.
Нахмурившись, Вин приблизился к скульптуре и медленно обошел вокруг нее. Не обращая на него внимания, я направился за пачкой сигарет и, достав одну, зажег и сделал длинную затяжку.
Вин подошел ко мне. Я заметил, как он осматривал полупустую студию. Взгляд его зацепился за большую двуспальную кровать в дальнем углу.
– Ты часто здесь остаешься? – спросил он.
– Я работаю допоздна.
Вин кивнул, но в глазах его мелькнуло беспокойство. Я выпустил длинное облако дыма.
Я не понимал, почему это вообще кого-то волнует.
– Я знаю, что ты работаешь допоздна, Эльпи. Уже почти час ночи.
Я провел рукой по лицу. Черт, я проторчал здесь целый день.
Я медленно перевел взгляд на Вина.
– Почти час ночи?
– Да, без пятнадцати минут, – растерянно ответил он. – Я ужинал с друзьями и решил заглянуть. Просто знал, что ты не спишь. Утром мне нужно возвращаться в Нью-Йорк, и я хотел попрощаться. Там сейчас довольно много работы, так что я приеду лишь к открытию твоей выставки.
Я затушил окурок и натянул черную футболку, покрытую мраморной пылью и глиной, нацепил черные ботинки.
– Ладно. До встречи.
– Куда ты так торопишься? – спросил Вин, когда я потянулся за бумажником и ключами от «Эль Камино».
– В галерею.
– А-а. По-прежнему ходишь туда каждую ночь, – задумчиво произнес Вин, и я замер.
– Ты знал, что так и будет?
Он кивнул.
– Я разрешил тебе ночные посещения еще до того, как ты приехал. Я понимал, что ты не сможешь сдержаться. И это хорошо. Значит, тебе не так уж безразлична эта выставка, как ты пытаешься показать.
Я молчал, ощущая себя гребаным придурком. Да, она меня волновала.
– И ты хочешь проверить, как идут дела?
Я пристально взглянул на Вина. Я знал, что старый ублюдок не уймется, пока я не заговорю.
– Я собираюсь дать скульптурам названия.
Губы Вина растянулись в самой широкой улыбке на свете.
– Эльпи! Я так рад. Названия придадут им жизни! – Он нахмурился. – Но почему сейчас? Ты же так долго отказывался.
Перед мысленным взором возникло лицо Элианы, и внутри все перевернулось. Опустив глаза, я поскреб бороду.
– Прошлой ночью я столкнулся там с куратором. Она попросила меня их назвать. Я согласился. Она оказалась… настойчивой, – я замолчал, и, когда представил ее горящее от нетерпения лицо, мне почему-то стало легче.
Взглянув на незаконченную скульптуру, установленную на гипсовом постаменте посреди студии, я вдруг понял, как назову ее…
– Ты встречался с Элианой? – Вопрос Вина вернул меня обратно в настоящее.
– Прошлой ночью.
В глазах Вина мелькнули веселые искорки, и он с трудом сдержал улыбку. Его понимающий взгляд просто вывел меня из себя.
– Что? – резко спросил я.
Вин поднял руки.
– Ничего.
Я взглянул на него, затем взял еще одну сигарету и, сунув ее в рот, протиснулся мимо Вина.
– Я пошел.
Выходя из студии, я мог бы поклясться, что услышал смех Вина.
Распахнув дверь в темную, влажную ночь, я пригнул голову, выскочил под дождь и запрыгнул в черный «Эль Камино» 1969 года выпуска. И глубоко вздохнул, когда по крыше машины забарабанил дождь. Дым от сигареты заполнил недавно обитый салон.