— Я пришел по поручению семьи, — говорит мужчина в черном.
Мужчина с пилой кивает.
— В каком смысле?
— Забрать тело. У них не хватило сил, поэтому они попросили меня.
— Понимаю.
Мужчина смотрит на руки собеседника, потом поворачивается, чтобы разглядеть женщину на каталке, его глаза скользят вниз, он замечает, что тело лежит на больничной кровати.
Человек подходит к женщине с неприкрытым лицом, у которой голова замотана бинтами. Окидывает взглядом лицо с синяками и кровоподтеками. Потом кладет пилу на белую простыню, снимает измазанную кровью перчатку. Осторожно он стягивает одеяло и прикасается бледными, холодными пальцами к шее женщины.
Тепло.
Пульс.
Жизнь.
И суровый осуждающий взгляд.
Глава 15
День 56-й, 8-я неделя.
Голова эмбриона закруглена и свешивается на грудь. Ушные раковины уже хорошо сформированы. Хотя ее глаза закрыты, радужная оболочка уже голубого цвета. Зачатки молочных зубов уже стоят на тех местах, где они прорежутся сквозь десны.
Руки и ноги уже полностью сформированы, хотя пальчики продолжают удлиняться. Перепонки на пальцах ног исчезли. Все пальцы ног отделились и отчетливо видны. У нее по десять крохотных пальчиков на руках и на ногах.
12 апреля, имя.
В комнату входит человек, одетый в свежестираную зеленую форму. На голове у него шапочка из зеленой материи, его рот, нос и подбородок скрывает операционная маска. Руки чисто вымыты, и на них надеты стерильные хирургические перчатки.
Через пелену снотворного Анна с трудом может говорить, но ей кажется, что при виде этого человека с ее губ сорвался странный звук. Слово отозвалось эхом, в котором едва различимо прозвучало: «Нет». Мужчина похож на Кевина, хотя Анна до конца не уверена, поскольку под маской не видно лица. Наверное, он пригласил ее посмотреть, чтобы она знала, чем он занимается.
Человек движется между раздвинутыми ногами Анны, ее колени лежат на подставках.
Анна чувствует колыхание воздуха от движений мужчины, проверяющего инструменты.
Анна закрывает глаза, она видит и не видит одновременно. Это может быть Кевин или любой другой, которого она не знает. Ей хочется встать, и ей это удается. Она легко, свободно поднимается, но тут же приходит в себя и понимает, что она в том же положении, как будто привязанная к кровати. Ее мышцы ей не повинуются. Они существуют как бы независимо от ее сознания.
Анне представляется, что четыре камеры ее сердца усыхают, пока из них не образуется примитивная трубка.
Органы ее тела не могут вобрать препараты. Ее сознание заполняют галлюцинации. Перед ней лицо ребенка. Девочки. Светлые волосы. Голубые глаза. Ямочки на щечках. Точная копия ее в детстве.
Биение сердца, которое скоро остановится. Ее собственное или чье-то еще? Какая разница?
Анна чувствует две полоски тепла, скатывающиеся у нее по щекам. Она хочет поднять голову, но не получается. Глаза ее смотрят на живот, укрытый синим больничным материалом. Дальше, в пространстве между ее ног, мужчина занят приготовлениями.
Анна пытается открыть рот. Губы разлепляются, но ни звука не выходит из ее глотки. Имя, что она выбрала для ребенка. Она с трудом облизывает губы, а в это время на языке у ее ребенка формируются вкусовые сосочки.
«Что это? — спрашивает она себя. — Где я?»
Эмбрион морщится, когда его касается металл вакуумной трубки. Холод инструмента не встречает сопротивления.
Анна недоумевает, почему ее ноги раскрыты перед этими людьми. По какому праву она выставлена на всеобщее обозрение? Она публичная девка и ей за это платят?
Через несколько мгновений раздается свиристящий звук — это работает вакуум-экстрактор.
Снотворное подействовало. Комната вздымается и исчезает. Анна испытывает чувство острого наслаждения. Она шепчет, как в тумане, и улетает далеко. Летнее утро. Ноги в кроссовках. Классики на асфальте.
Слабое, едва ощутимое прикосновение. С ее телом что-то происходит, но она почти ничего не чувствует.
Прекрасно, думает она, и ее накрывает очередная волна блаженства. Руки в мягкой зеленой траве.
Анна закрывает глаза. Или они открыты и на что-то смотрят? Сияние яркое, как солнце.
Ее рот открывается, язык едва шевелится, двигаясь с трудом, как будто в приступе немоты, пока имя ребенка не слетает с ее губ, с трудом различимое в этих странных звуках.