Именно поэтому я был немного в растерянности от такого настойчивого требования Софии – раньше она никогда не предлагала мне сходить в душ. Однако я смиренно поднялся на второй этаж, зашел в ванную комнату, разделся и включил воду.
Через секунду я услышал, как дверь в ванную открылась и закрылась снова.
Затем пластиковая дверь душевой кабины отодвинулась в сторону, и ко мне присоединилась моя бабка.
Она была голой.
Я не понимал, что происходит, но ее появление напугало меня, и я отпрянул в сторону. София попыталась успокоить меня и вела себя так, словно такое происходит каждый день, и вообще непонятно, из-за чего я поднял такой переполох. Ее голос звучал мягко и примирительно, так она со мной никогда в жизни не разговаривала, и из-за этого ситуация казалась еще более странной. Под предлогом помощи она стала водить руками по моему телу, вверх и вниз, и между ног. Потом она предложила мне делать то же самое с ней и положила мою руку себе на грудь.
Когда я отвернулся, София обхватила меня сзади руками, и, как только она схватила мои гениталии, моя голова дернулась назад и оказалась в западне между ее тяжелыми грудями.
– Повернись, – тихо сказала она и начала целовать меня в места, которых ее губы никогда не должны были касаться.
Но случилось то, чего она не смогла предугадать. Мои родители приехали гораздо раньше, чем должны были.
Когда они поднялись наверх, чтобы понять, куда же мы делись, и мой отец увидел, что происходит, то словно сошел с ума. Он орал на бабку на дикой смеси языков, его голос переходил на ультразвуковые частоты в истерике, пока она вылезала из душа и натягивала на себя халат. София пыталась объяснить, что просто хотела убедиться, что я хорошо помылся, но ее слова разозлили отца еще больше.
С красным от гнева лицом он повернулся к матери, которая уводила меня вниз, и закричал:
– Она пыталась сделать с ним то, что сделала со мной!
Я совершенно не понимал, что происходит, и поспешил одеться. Мне казалось даже, что это я сделал что-то не так. Но к тому времени, когда мы вернулись домой, никто уже не хотел говорить о случившемся, и я подумал, что на этом все и закончилось. И правда, в течение нескольких следующих месяцев буря понемногу утихла, страсти остыли, а отношения между Софией и моими родителями вернулись в нормальное русло.
Но с тех пор они никогда не оставляли меня наедине с бабкой у нее дома.
Много позже я начал складывать кусочки этой мозаики. Когда Софии было шестнадцать, она вышла замуж за своего кровного дядю. От этого кровосмесительного брака родились мой отец Чарльз и тетушка Тереза[10].
Видимо, такие отношения ей понравились, и она совратила и растлила собственного сына.
А потом очередь дошла и до меня.
«Она пыталась сделать с ним то, что сделала со мной!»
Удивительно, как много информации, ужаса и страшных тайн может поместиться в одном коротком предложении. Всего десять слов, которые объясняют все, но ничего никому не прощают.
Глава 8
Имя, унесенное ветром
Двадцать пятого сентября 1964 года в Вальехо, штат Калифорния, в возрасте семидесяти семи лет умер мой дед Казимир Стражински. Он вышел выпить, упал с тротуара, сильно ударился головой о бордюр и умер. Человек, который приехал в Америку с мечтой о богатстве и славе, буквально окончил свою жизнь в вонючей канаве. Бабка отнеслась к его смерти равнодушно. Для нее он умер много лет назад, а раз уж факты теперь совпадали с ее личными ощущениями, то оно и к лучшему. Отец взял билет на первый самолет в Калифорнию в надежде, что ему достанется что-нибудь ценное из дедова имущества, но вернулся обратно с небольшой суммой в русской валюте, несколькими фотографиями и пятнадцатью долларами, которые были в кармане у Казимира, когда он решил заняться прыжками в воду с бордюра.
В доказательство того, что он жил в этом мире, Казимир не оставил ничего, кроме своих детей. Словно подул сильный ветер и унес его имя навсегда из нашего мира.
Его смерть усилила мое намерение оставить что-нибудь после себя, чтобы все знали, что я был здесь, я жил и, прежде чем умереть, пытался создать хоть что-то, что придавало моей жизни ценность.
Ветру не удастся унести мое имя из этого мира.
Тем летом отец потерял работу на фабрике пластиковых изделий в Патерсоне, где трудился оператором станка.
Свободных вакансий на местных фабриках и в мастерских не нашлось, и единственное, что нам оставалось, – это переехать в Ньюарк, где недавно открыли несколько новых фабрик. Мы поселились в многоквартирном доме в центре города, а если точнее, в районе трущоб, носившем название Проджектс, в скопище безликих зданий, созданных из бетона и отчаяния.
10
Этот генетический тупик приводит меня к неизбежному заключению: я оказался двоюродным братом самому себе.