Через час Ванечка заглянул ко мне в каюту, держась за живот.
— Кажется, я отравился — сказал он.
— Так ты вроде бы не ел?
— Был грех, откусил кусок — Ванечка схватился за рот и метнулся в гальюн.
Через некоторое время я навестил больного. Радист лежал на диване и тихо стонал.
— Плохо? — спросил я.
— Очень — Ванечка с трудом ворочал языком — этого Гаубиса убил бы.
Сказано — сделано. Я отправился за шефом. Все–таки мы с Ванечкой были друзья.
— Иди, шеф, полюбуйся на своих рук дело — я нашел Гаубиса на камбузе — радист помирает, отравился.
— Как? — Гаубис занервничал — где он?
— Где, где — глубокомысленно ответил я — у себя, в каюте.
Шеф засуетился и, вытирая руки о не очень чистый фартук, потарахтел проведать радиста.
— Ваня, что с тобой? — голосом заботливой медсестры спросил Гаубис.
Радист поднял мутные глаза на шефа.
— Пришел? — едва слышно спросил он — а теперь, пошел вон отсюда, ГОВНО.
Гаубис покраснел, засопел.
— Как ты можешь со мной так говорить, тебя еще на свете не было, а я уже уголь штивал. Кочегаром.
— Кочегаром? — переспросил Ванечка — кочегаром ты и остался.
Гаубис понуро побрел из каюты.
— Не повар ты, а убийца — в спину шефа добавил радист — У–Б–И-Й–Ц–А!
Надо заметить, что Ванечка был из очень интеллигентной семьи. Из Москвы. И бранных слов не употреблял вообще.
А Гаубиса так до конца рейса и звали — убийца. Прилипла к нему эта кличка.
17.09.2009
«Пошли на хуй»
Четвертого механика Юру Колбкова на судне сношали все кому не лень. И капитан, и «дед», и помполит. Даже боцман пытался. А все потому, что работал Юра первый месяц. И что не случись — кто виноват? Колобков! Подать сюда Колобкова. И давай его и в хвост и в гриву. Вообщем — в рот ему пароход, а в жопу якорь.
Устал Юра от всего этого. И самое главное, Юра был блатной, сын большого московского морского чиновника, а мафия судовая этого не прочухала.
И вот, однажды, после вахты и обеда, Юра весь в белом, обзвонил капитана, деда и помпу. Пригласил их к себе в каюту. Поговорить. Они с радостью, бегут. Воспитывать, так сказать, молодого специалиста. Первым дед пришел, за ним капитан с помполитом. И боцман, с какой–то радости, в дверях каюты маячит. Юра всех рассадил, на диванчик. Вежливо так. Они сидят рядком, ждут, что он им скажет.
— Все собрались? — вежливо он их так спрашивает.
— Да, вроде все — дед ответил.
— Ну, так вот, а теперь, пошли вы все НА ХУЙ!!!
И тишина. Боцман первый отвалил, остальные молча за ним. Не смогли ему ни чего ответить.
Но отстали. Раз и навсегда.
13.01.2009
«Заработался»
Моторист газоэлектросварщик Потесов был сорокот. Сорокотами на флоте называли долго плавающих людей рядового состава. Кроме того — он был парторг. Серьезный и авторитетный.
Стояли в Архангельске, на городском рейде. Расписание вахт — как у причала. Штурмана с механиками на сутках. У остальных рабочий день. С девяти до восемнадцати. Потом свободен. Прыг в рейдовый катер и домой.
ГЭС Потесов отработал день, посидел немного с мужиками. Принял маленько. Поужинал. Зачем дома–то есть, если на судне можно? И засобирался на девятнадцати часовой катер. Катер опаздывал. На рейде стояло много судов.
В катере Потесова сморило. Водочка, возраст. Заснул, короче Потесов в катере, по дороге домой. Очнулся, когда катер о причальную стенку Красной пристани стукнулся. Глядь на часы — без двадцать пять девять. Запереживал. На работу опаздывает. И давай на катерников кричать. Мол, быстрее, все ж опаздывают. Привезли его во время, без десяти девять. Потесов скорее переодеваться в рабочее. У нас на флоте ведь как — раз ты в рабочей одежде — значит на работе. А чем ты там занят — не важно. Переоделся — и на развод, в машину, побежал.
Я на вахте в тот день стоял. Обход по судну делаю. В коридоре ко мне Потесов скромненько подходит и в пол голоса спрашивает:
— Что, мол, происходит?
А я понять не могу, чего ему от меня надо.
— Все в порядке — отвечаю.
— Да как в порядке — говорит он мне — начало десятого, а в машине никого?
— Ну и что? — спрашиваю я.
— Как ну и что? — волнуется Потесов — не порядок. Где все?
— Тут уже я волноваться начал.
— Кто все? — тупо переспрашиваю
— Ну все, мотористы? Боцмана не видать
— Да дома все уже… — осекаюсь я и начинаю медленно соображать.
— Гражданин Потесов — спрашиваю его — который час?