Оно чувствовалось, как иногда угадывался прозрачный летающий кит, оно проявлялось тем, что над этой местностью — и это заметили все разом — очень опростились все чувства. Из этого самого пространства, воздуха, который держал гиганта над землей и вроде бы так послушно плескался под крыльями, все время хотелось выскочить. Как хочется выскочить из слишком холодной воды… Или из той воды, которая отравлена, допустим, какой-нибудь вредоносной химией.
— Что ты видишь? — спросила Ева, после того как Рост пару раз окунулся… в самое неприятное место из всего окружения и вернулся из него.
— Ничего, только… Вот что приходит в голову — если бы тут не прошли всей своей массой пауки, нас бы уже атаковали.
— Даже в воздухе? — спросил Костыльков.
— Даже в летателях. И не уверен, что мы бы с этим справились.
На мгновение в сознании Роста мелькнула кошмарная картина — вот летатель, вдруг на него наваливается одна из этих прыгучих тварей, от боли, от выделяемого медузой сока гигант падает, бьется на земле, и тотчас на него наваливаются другие медузы… Которые и в одиночку способны убить за считаные мгновения.
— Где-то тут должен быть вход, — сказал вдруг Костыльков.
— Нет, сначала я, — приказал Ростик. — Вы должны только следить.
Для верности он обернулся в воздухе мягким виражом, Ким висел всего-то в паре километров, но Ростику показалось, что он очень далеко, в другой вселенной.
Рост снова попытался. И вдруг сообразил, что он неправильно… смотрит. Нужно было разглядывать этот мир, этот воздух каким-то другим образом. Несфокусировано, размыто, словно бы через те самые дифракционные решетки, которыми они сначала пользовались, рассматривая летающих китов… И только тогда он понял, что приказал:
— Помогайте.
Его очень внимательно читали все трое летунов его отряда. Если бы у него осталась эта отчужденность от них, эта пелена, они бы не поняли, не способны были понять… А теперь все же сообразили. И, кажется, даже летатели восприняли, какой трюк он пытается провернуть.
Зрение гигантов неуловимо изменилось, оно стало… именно что неправильным. Но для данной ситуации — единственно возможным.
— Вижу! — вдруг завопил Костыльков.
И бросился вперед. Рост дернулся так, что даже его летатель потерял с десяток метров высоты.
— Нет… Не-ет!
Но было уже поздно. Костыльков вошел в некое слабое марево, стоящее еще миг назад в прозрачном и холодном воздухе… И исчез.
— Нет, не то, не то! — орал Ростик. Он почему-то знал, как у него иногда бывало в самые точные и яркие моменты предвидения, что это ловушка. — Это не тоннель, это однонаправленный вход!
Они вынуждены были отойти от этого пространства. Ева подавленно спросила:
— Что это было?
— Однона… однонаправленный вход? — чуть не заикаясь, если только на ментальной речи, на которой они общались, можно было заикаться, переспросил Ромка. — Что же теперь будет с Хоттабычем?
— Не знаю, — Рост чувствовал, как у него почему-то болит все тело. Теперь уже не от слабости, а по-другому. Болело от неудачи, от потери… человека. С которым он был связан посредством всех возможностей гигантов, то есть… теснее, чем связаны между собой близнецы, которым даже разговаривать не нужно, которые с младенчества, и даже еще раньше, понимают друг друга на ином, нечеловеческом уровне. — Возможно, он сумеет оттуда выйти. Но сомневаюсь. Скорее всего он так и будет теперь в одиночестве… плавать где-то, в неизвестном для нас месте, в пространстве, где с трудом можно ориентироваться, пока… Не умрет от голода или от усталости. Или не сойдет с ума от невозможности встретиться с подобным себе.
— Это конец? — спросила для верности Ева.
— Пап, а как же теперь?
— Попробуем снова. Только теперь вперед пойду я. А вы… Лучше вообще не суйтесь.
— Ну, нет. Я согласна, раз ты так все это понимаешь, идти за тобой мах в мах. И не спорь, все равно пойду.
— И я, — добавил Ромка.
Ростик ничего не ответил. Удержать этих ребят, не позволить им следовать за собой он не мог. А мог только сделать все максимально корректно и безопасно.
Они снова полетели через это пространство. Он догадывался, что сейчас увидит. Возможно, Зевс с их помощью тоже обучался, возможно, даже помогал, но скорее всего они действовали сейчас в силу обыденной человеческой доблести и отваги.