Глава семнадцатая
1
«Земство» обедало. «Земство» состояло из радиохирургов Наташи Голубевой, Гали Иваницкой, заведующей полостным отделением Регины Казимировны Вышинской, Ниночки Минаевой, младшего научного сотрудника Басова и Всехсвятских, рыхловатого меланхолика с большими мечтательными глазами, редкими рыжими усиками и превосходным аппетитом, прозванного «Круглым нулем». Обидной кличкой Ноэля Фердинандовича наделили исключительно из-за вычурного имени, занудливого характера и объемистого брюшка; хирургом он был опытным и оперировал так же уверенно, как нарезал крестьянскую колбасу, к которой питал неизъяснимую слабость.
Освободив стол от историй болезней и дневников наблюдений за больными, «земство» разостлало свежую газету, вывернуло из сумок пакеты с бутербродами, яблоки, груши, помидоры, маринованные огурчики и прочую снедь, и послало медсестру Пунтик за чаем. Пока она, переваливаясь, как утка, путешествовала с коричневым эмалированным чайником в раздаточную и обратно, «Круглый нуль», вооружившись карманным ножом на четырнадцать предметов, подаренным ему по случаю сорокалетия сослуживцами, чтобы не портил скальпели, досконально изучил все свертки и пакеты и нарезал все, что надлежало нарезать. Наташа вымыла чашки и стаканы, а остальные вымыли собственные руки.
Ординаторская отдела радиохирургии если и отличалась от заштатной конторы по заготовке, например, дикорастущих лекарственных трав или контрактации телят, то, прямо скажем, весьма незначительно. Развешенные по стенам на гвоздиках малосимпатичные для непрофессионального глаза плакаты, на которых человек изображался не в виде златокудрого Аполлона или царственно прекрасной Афродиты, а в виде набора отдельных составных частей, можно было без особого труда заменить куда более симпатичными плакатами, изображающими лекарственные дикорастущие травы. Стенгазету с мудреным и страшноватым названием «Изотоп» ничего не стоило назвать «Ромашка» или «Незабудка» — унылый кусок фанеры, покрашенный ядовито-зеленой краской, все так же отпугивал бы любопытствующих полным отсутствием заметок. Письменные столы, заляпанные чернилами, стояли впритык друг к другу, на них пылились папки с бумагами, кипы историй болезней, журналы; продавленный диван в белом чехле, плоские книжные шкафы и, наконец, живописные дождевые разводья на потолке над окнами — дополняли обстановку заурядной канцелярии.
Отличалась ординаторская от конторы тем, что все здесь ходили в белых халатах и большей частью в белых шапочках. И еще умывальником в углу, отделанном белым кафелем. И еще — радостями и тревогами, заботами и надеждами, спорами и разговорами. Тем, что здесь не высиживали от звонка до звонка, а забегали: передохнуть после сложной операции, посоветоваться с коллегами по поводу трудного диагноза, сделать запись в истории болезни или дневнике наблюдений, просмотреть полученные анализы, связаться с лабораториями… Говоря иными словами, не формой, а содержанием.
«Земство» обедало. Доктор Басов разлил по чашкам и стаканам жиденький прохладный чай. Доктор Иваницкая вежливо осведомилась у медсестры Пунтик, не перепутала ли она случайно чай с мочой, взятой у больных на анализ; медсестра Пунтик так же вежливо ответила, что не перепутала. Шутка была стара, как Гиппократ, и бородата, как Мельников, — никто даже не усмехнулся. Запасливая Регина Казимировна поставила на стол банку растворимого кофе: на любителя. «Круглый нуль» всыпал ложечку в чай, бурда получилась несусветная. Он посмотрел на свет, поморщился, но выпил залпом, как микстуру, — не пропадать же добру.
Ели молча, без обычных подначек и розыгрышей. Никто еще не успел опомниться от того, что произошло на конференции: сразу же разбежались по палатам. Осмотр, назначения, перевязки, анализы, подготовка к исследованиям — не до разговоров.
— Кусок в горло не лезет, — наконец сказала Иваницкая, отложив недоеденный бутерброд. — Бедный Андрей Андреевич…
— Кошмар, кошмар. — Вышинская вытерла салфеткой пальцы. — Просто не понимаю, как это могло получиться.
— Не кошмар, а авантюризм! — изрек из-за своего стола Ярошевич; углубленный в историю болезни, он, тем не менее, не пропускал ни одного слова, произносимого в ординаторской.
— Бросьте декламировать, Павел Петрович, — оборвала его Голубева. — Надоело, сил нету. Как сказанёте, будто табличку на гроб приколотите.
— Я не верю, — сказала Минаева и поправила косынку. — Вы как хотите, а я этому заключению не верю. Я помогала Андрею Андреевичу готовить препарат. Никакой передозировки, все, как обычно…