— Думаю, разрешат. — Вересов глубоко затянулся. — Конечно, месячишко-другой он у вас еще побездельничает, все-таки операция, а там что ж… А там и полетит.
Горбачев уже справился с охватившим его волнением.
— Полечу, — глухо сказал он. — Обязательно полечу. — И выбросил папиросу, чтобы Рита не заметила, как у него задрожали пальцы.
Все трое с облегчением почувствовали, что разговор окончен.
— Спасибо за добрые слова, Николай Александрович. — Рита подала профессору узкую руку, обтянутую тонкой перчаткой. — Извините, но ваш институт делает людей мнительными.
— Пустое, — усмехнулся Вересов. — В жизни вполне достаточно реальных неприятностей, чтобы не придумывать мнимые. Будьте здоровы.
«Поверил, — думал он, медленно поднимаясь по лестнице. — Надолго ли? Какая разница… Для него теперь каждый спокойно прожитый день — счастье. А Рита?.. Трудненько ей будет, ой, трудненько…»
Пила весело и звонко вгрызалась в липу, разделывая ее на куски, как мясник тушу. Наперегонки стучали топоры: гах! гах! — и на бульваре росла груда веток. Горбачевы шли по солнечной стороне улицы, и рядом с ними, постепенно уменьшаясь в размерах, шли их тени. Стоя у окна своего кабинета, Николай Александрович угрюмо глядел им вслед. «Полечу…» Нет, дорогой ты мой товарищ полковник, тебе уже не летать. Кончилась твоя летная биография, такое дело, и человеческая оканчивается. А человек ты, судя по орденским планкам, настоящий, только прикидываешься простачком. Знаю я таких простачков, любого вокруг пальца обведут. И жена у тебя, верно, настоящая, страшно ей, а вот же крепится, улыбается, подбадривает. Не каждой под силу. Жить бы вам да радоваться, так нет же — неоперабельная опухоль. Уж кажется, как часто летчиков проверяют всевозможные медкомиссии, а прозевали. Да и мудрено было не прозевать. Опухоль маленькая, а злая, как бешеная собака. Такой мужик… со стороны поглядеть износу не будет, а ведь это — одна только видимость. Видимость… липа. Дослужить бы дали. Пока не комиссуют, будет надеяться. Надо позвонить какому-то начальнику, попросить, чтобы не комиссовали. Не объест армию, сколько ему осталось… Пусть верит, что еще полетит, до самого конца пусть верит. Кадровый военный, ты ведь тоже был когда-то кадровым, знаешь, что это такое.
«Хоть бы ветер, гроза, хоть бы что-нибудь…» — вспомнил Николай Александрович слова Горбачева и почувствовал, как сгнившее дерево всей своей невозможной тяжестью давит ему на плечи.
Глава третья
1
Совещание в министерстве здравоохранения окончилось во вторник к вечеру, но Вересов прочно завяз в столице.
В Москве шли дожди. Набрякшие облака висели над городом, как сырое белье. Время от времени ветер разгонял их и выглядывало солнце, уже блеклое, октябрьское, но все еще по-летнему жаркое. Над лужами поднималось марево, нагревался асфальт, становилось душно, как в парной.
Злой, потный, Вересов колесил по Москве, с досадой ощущая, что раньше субботы-воскресенья домой, в свою Сосновку, ему не выбраться.
В большом и неуютном, словно склад подержанной мебели, гостиничном номере пахло безликостью и одиночеством. Люди жили в нем как на вокзале, готовые в любую минуту сорваться с места и укатить за тридевять земель; жили, не пуская корней, не обрастая милыми сердцу пустяками, не оставляя от себя ничего, кроме закисшего запаха табачного дыма и одеколона или случайно забытого футляра от очков. Разгадать, кто снимал этот номер до тебя: генерал, начальник далёкой сибирской стройки, актриса или скучающий интурист, — было невозможно. Перевалочный пункт, а сколько дней и ночей на таких перевалочных пунктах растолклось, — сосчитать, чуть ли не четверть жизни. Почему-то при мысли об этом Вересову становилось грустно.
Возвращаясь в гостиницу, он первым делом становился под холодный душ. Фыркая и ежась от удовольствия, докрасна растирал свое большое, мускулистое тело, ощущая, как вместе с пылью и по́том смывает накопившуюся за день усталость, надевал свежую сорочку и подсаживался с блокнотом к столу, чтобы прикинуть, чем заниматься завтра. Блокнот был испещрен записями: Академия медицинских наук, Госкомитет по атомной энергии, объединение «Изотоп», научное общество онкологов, ВАК, институт экспериментальной и клинической онкологии, управление новой техники и медпрепаратов минздрава — только успевай поворачиваться.
Позже, когда за окнами зажигались уличные фонари, приезжали друзья, бывшие сослуживцы, ученики. Вересов не любил ходить в гости, да и слишком изматывался за день, чтобы еще куда-то ходить; прослышав, что он в Москве, заявлялись к нему. Обнимали, расспрашивали о здоровье, об Ольге Михайловне, о дочерях, о новых работах. Разговоры продолжались внизу, в ресторане, за долгим поздним ужином.