Часа через два, перевернув вверх дном весь институт и его окрестности, зареванная Таиса Сергеевна обнаружила профессорскую дочку в виварии лаборатории экспериментальной химиотерапии. Вооружившись скребком, тряпкой и тазом, с водой, Наташа старательно чистила и мыла клетки, а бородатый, всклокоченный, насмерть пропахший псиной аспирант Глеб Хлебников вдохновенно рассказывал ей о влиянии фактора молока на развитие раковых опухолей у мышей инбредных линий: Глеб принял рослую девчонку за новую санитарку и спешил внушить ей, какую огромную роль для науки имеет ее не очень-то приятная работа.
Глеб пропадал без санитарки и готов был костьми лечь, только бы ее удержать.
С тех пор, вот уже скоро год, Наташа два раза в неделю ездила в институт, помогала Глебу ухаживать за животными, ставить опыты, вести дневник наблюдений. Мать сшила ей халат по росту и круглую шапочку, а Таня тут же прозвала «живодеркой». Хорошо, если детская забава перерастет в серьезное увлечение, может, хоть один медик вырастет в семье врачей, думала иногда Ольга Михайловна, выпроваживая дочку в институт.
…Наташа загремела на кухне сковородкой, в приоткрытую дверь потянуло подгоревшими котлетами. Нина Тимофеевна Минаева… Красивая и молодая. Откуда это? Кажется, из Блока? «Она лежит во рву некошенном, красивая и молодая». Чего же ей надо от не очень красивого и не очень молодого профессора? Любви? Но разве уже перевелись чемпионы по боксу, они ведь больше подходят для этого дела. Ей диссертация нужна, молодой и красивой, она в науку рвется, а самый короткий путь в науку лежит через диван в задней комнатке директорского кабинета. Любовница… Слово-то какое гадкое. Вроде любовь, а пахнет помойкой. Ах, Коля, Коля, Николай, куда это тебя занесло? Да она же разжует тебя и выплюнет, эта стерва, обтянутая свитером так, что груди на нос лезут. А может, и не выплюнет, кусок хоть и тощий, а наваристый, чего ж плеваться-то… А я? У меня голова седая, может, это и красиво — седина и моложавое лицо, а все равно грустно. Служил мужику конь, землю пахал, всякую тяжелую работу делал, а как старость пришла, прогнал его хозяин со двора… Что это меня сегодня то на стихи, то на сказки тянет? Как же я теперь?! Молчать и делить тебя с нею? Когда она тебе надоест, — через месяц, через два? Да я ведь с ума сойду, я через неделю сойду с ума, кому она нужна, такая жизнь!.. А если это не просто увлечение? Николай никогда не был бабником, чего-чего, а этого я за ним не замечала, — если это не просто увлечение? Развестись? Господи, какой срам! А девчонки?.. Что я им скажу, как объясню? А ты им что скажешь? Ничего? Повернешься и уйдешь?..
Дожевывая котлету, в кабинет снова заглянула Наташа — черная челка до бровей, настороженные, как у зверька, глаза.
— Мам, тебе лучше? Я в институт. Мы с Глебом сегодня…
— Нет, — сказала Ольга Михайловна и вытерла краем клетчатого пледа лицо. — В институт ты больше не поедешь.
— Почему? — удивилась Наташа.
— Там тебе нечего делать. Исправь лучше свои двойки, это поважнее, чем возиться с мышами и собаками.
— Опять тебе Змея Горынычна наябедничала! Вот гадина!
— Не смей так говорить о своей классной руководительнице, слышишь! Иначе я…
— А вот и посмею, — упрямо перебила ее Наташа. — Какие у меня двойки? Одна какая-то дохлая двоечка по географии, подумаешь! Да я ее завтра же, если хочешь, исправлю на пятерку с плюсом. Думаешь, трудно? А Глеб начинает новую серию. Ты же знаешь, у него даже санитарки нет, кто ему поможет?
— Меня опыты Глеба не интересуют, — резко ответила Ольга Михайловна. — Ступай делать уроки.
Она не могла отпустить Наташу в институт. Там, наверно, о Николае и его любовнице уже шепчутся за каждым углом, не хватало, чтобы и девчонку окунули в эту грязь. И потом, Минаева тоже аспирантка, конечно же, она бывает в виварии, а Наташка привязчивая… Не успеешь оглянуться, не только мужа, и дочку потеряешь, долго ли…