Белозеров положил трубку, достал сигареты. Друзья… Сына в аспирантуру устроить помог — и достаточно. На все готов для меня пойти. «…Сунешь куда-нибудь рукопись…» И сунет, хотя за это выговор схлопотать — что плюнуть. А мальчишка хороший, профессор Дашкевич им не нарадуется. Умница, трудяга… Так что, выходит, ничего ты для этого Знаменского не сделал. Такие, как его сын, сами пробиваются. Ну, годом раньше, годом позже… А Вересову ты свою кровь отдал, куда уж больше. Нет, нет, не расхожая фраза, обычное дело. Лег на соседний стол, когда ему под Шепетовкой осколком бок разворотило, и Лида ловко вогнала тебе шприц в вену. А что еще оставалось делать, если машину с запасом крови накрыло бомбой? Смотреть, как он умирает?.. Потом тебя дня три водило по сторонам, и Лида плакала: она уже знала, что немцы угнали Аннушку в Германию, и ей не хотелось тебя терять. Вот так. Одни люди всю жизнь добро помнят, у других память короткая. Короче воробьиного носа. Какой же он после всего этого тебе друг?! Сволочь, карьерист, честолюбец, вот он кто такой. Больные, больные… Дешевая демагогия, красивые слова. Просто боится, что кто-то обскачет. Что за рубежом или у нас появится схожая публикация. Приоритет, слава — вот что ему нужно, все остальное — никчемная болтовня. Ну что ж, хватит. Достаточно ты с ним цацкался, пора подумать и о себе. Он не подумает, зря надеялся. Человек, не помнящий добра… какой же это человек?!
Федор Владимирович подошел к окну, отвернул край шторы. Дождь усилился. Косые стремительные потоки смывали с тротуаров мусор, опавшую листву, журчали в водосточной канавке. Весь в разводьях задернутых нефтяной пленкой лужиц тускло блестел асфальт. Очередь на троллейбусной остановке цвела разноцветными зонтами. Черная ворона села на сизую елку под самым окном, встряхнулась и посмотрела на начальника управления круглым, как бусинка, глазом. На столе лежала кипа неразобранных бумаг. Министр ждал доклада о результатах проверки работы института охраны материнства и детства. Работать не хотелось. Хотелось выпить водки и завалиться спать. Но сейчас нужно было не спать, а действовать. А что это означает — действовать? Что ты можешь сделать?
Приоткрыв дверь, осторожно заглянула секретарша.
— Извините, Федор Владимирович, звонит Вячеслав Антонович. Соединить? Говорит, что очень срочно.
Вячеслав Антонович Мельников был его зятем. «Люби зятя для своего дитяти…» Ах, черт, ни с кем не хочется разговаривать, ну, совершенно не хочется, а надо. «Очень срочно…»
Что там у него стряслось?
— Соедините.
Поднял трубку, услышал глухое нетерпеливое покашливание.
— В чем дело, Вячеслав? Если можно, покороче, у меня совещание.
— Сегодня в пять к вам зайдет Ярошевич, — сказал Мельников. — Обязательно дождитесь его и примите. Слышите, Федор Владимирович? Обязательно.
Это было похоже на приказ, и Белозеров рассердился.
— Горит? Успею я еще на этого прохвоста и завтра насмотреться.
— Смотрите, как бы завтра не было поздно, — жестко сказал Мельников. — Дождитесь его, это в ваших интересах. В ваших, а не в моих. — И положил трубку.
Белозеров озадаченно почесал затылок. Видимо, что-то серьезное, никогда еще Вячеслав так со мной не говорил. Нажал на кнопку звонка.
— Ко мне в пять придет хирург Ярошевич из онкологии. Пропустите.
2
Если Вересов и Белозеров стали врачами по комсомольской разнарядке, то Павел Петрович Ярошевич — по чистейшему недоразумению. Сказано: судьба играет человеком, а человек играет на трубе. Паша Ярошевич на трубе не играл. Зато он играл в волейбол. За юношескую сборную республики. Кроме того, у него имелся первый разряд по боксу.
Перед молодым человеком с такими разносторонними дарованиями у нас открыты все дороги. Если о рождении славном Гомера, как утверждает история, спорило семь древнегреческих городов, то за честь дать Паше Ярошевичу диплом о высшем законченном образовании спорили десять кафедр физвоспитания крупнейших вузов Минска.
Лично он после недолгих колебаний выбрал политехнический. Этому способствовали два обстоятельства. Во-первых, политехнический был рядом с домом — Паша проживал на Шестой линии и ужасно не любил толкаться в городском транспорте; а во-вторых, что не менее важно, волейбольная команда политехников была чемпионом республики, а Паша решил отдать все свои силы именно волейболу. В политехническом высоко ценили Пашино умение «резать» и «вытягивать» безнадежные мячи, а это сулило ему в самом скором времени заветный мастерский значок.
Все дело испортил преподаватель политехнического, гимнаст Гера Осецкий, вертлявый хлюст с накрашенными усиками и женскими бедрами. В ресторане фабрики-кухни, где небольшая, но уютная компания отмечала на оставшиеся талоны блистательный итог выступлений ДСО «Буревестник» на первенстве города, Гера нагло оскорбил Пашину приятельницу Элен. Паше это не понравилось. Он всегда был чуток к вопросам чести. После непродолжительной, но весьма профессиональной беседы, во время которой Паша уверенно подтвердил свой первый разряд по боксу и вообще преимущества разностороннего спортсмена над узким специалистом, Геру отправили в больницу в несколько подпорченном виде. Дело пахло крупным скандалом, но все как-то обошлось. Геру уговорили забрать из суда заявление и пойти на мировую. Поступить после этого в политехнический и каждый день любоваться его сплющенной, переломленной переносицей, — Паша не мог подвергать свою нервную систему такому жестокому испытанию.