В медицинском на каждое место претендовало семь и восемь десятых абитуриента. Паша неторопливо прошелся по длинному коридору, забитому замордованными очкариками и худосочными девицами, и понял, что «сделает» их одной левой. Волейбольная команда медицинского была ниже среднего. В первенстве республики она замыкала турнирную таблицу. Завкафедрой физвоспитания ходил за Пашей, как за коронованным принцем, и потирал руки. Время от времени он кидал многозначительные взгляды на преподавателей, принимавших вступительные экзамены. Преподаватели бледнели и оглядывали мощную Пашину фигуру с благоговейным трепетом: если этот парень так «резал» мячи, то как же он будет резать людей! Прирожденный хирург! К стыду преподавателей нужно сказать, что почти все они имели самое тусклое представление о том, что такое «резаный мяч», но зато им хорошо было известно, что такое спортивная честь института.
Короче говоря, Паша поступил. И вытащил команду на третье, призовое место. И все было бы хорошо. Просто отлично. Если бы в мединституте можно было только играть в волейбол. Например, как на филфаке университета, где блаженствовал Пашин приятель Саня Ананич. Но здесь этого оказалось мало. Здесь нужно было еще и учиться. Те, кто еще так недавно радел за спортивную честь института, вдруг начали проявлять странное недопонимание специфики любительского спорта, требовавшего от студента полного напряжения всех его физических, а также духовных сил. Им не нравилось, что Паша уезжает на тренировочные сборы посреди учебного года. Что он путает Гиппократа с Сократом, печень с селезенкой, а гистологию с астролябией. Ужасающие пробелы в собственных знаниях их почему-то не тревожили. Милая старушка с глазами-пуговками, которая не отличила бы шайбу от клюшки, одиннадцать раз вежливо выгоняла Ярошевича с экзамена по анатомии. Она мытарила его целый год, но добилась-таки, что Паша вызубрил анатомию, как детсадовскую песенку: «Матрос Дуньку полюбил, взял за косы и убил». Это был какой-то кошмар. По ночам ему снился скелет; он сутками не выходил из анатомички, препарируя кадавры — то, что когда-то было людьми, а потом стало наглядным пособием для студентов; провонял формалином и даже пропустил несколько тренировок. Тренер пригрозил Паше санкциями, но Паша не очень деликатно послал его к свиньям: тренер уже обломал зубы на старушке-анатомичке, на доценте-гистологе и на преподавателе основ марксизма-ленинизма, а свергнутые кумиры стоят недорого.
С трудом одолев два курса, Паша почувствовал, что хочет стать врачом. Не волейболистом, не боксером и даже не спринтером, а именно врачом. Спорт быстротечен, как чахотка, на Пашиных глазах несколько подававших ослепительные надежды ребят вышли в тираж и теперь шуровали на тракторном заводе, в литейке. С тренерскими местами тоже было туговато: институт физкультуры поставлял квалифицированных тренеров пачками, тягаться с ними заурядному мастеру спорта было слабо. А Паша думал о будущем. В этом будущем он видел себя врачом. Не в клинике и даже не в НИИ — в футбольной команде «Динамо». Это была мечта. Прекрасная, как олимпийская медаль, как небо в алмазах, о котором писали классики. Ребята могучие, как бульдозеры, и при них — врач. Молодой, здоровый, красивый. Не чуждый ни спорту, ни психологии спортсменов, ни врачебному искусству. Поездки по стране, заграница, шикарные отели, переполненные стадионы… И ты — элегантный, с саквояжем… «Коленька, покажи ножку. Ах, сволочь, как он тебя… Ну, ничего, сейчас заморозим, а при случае и ты его приласкаешь…»
Ради этой мечты стоило жить. И зубрить. И препарировать. И таскаться в клиники. И пропускать тренировки, чтобы подготовиться к коллоквиуму. Все стало на свои места. Уже на четвертом курсе Ярошевич честно заработал стипендию.