У себя в лаборатории Андрей взял шприц и несколько ампул морфия. После инъекции Светлана впервые за последнее время спокойно заснула. Утром она выпила чашку кофе и съела бутерброд с сыром. Затем снова впала в апатию. Он повторил инъекцию.
Сухоруков хорошо знал страшную власть наркотиков, и, едва жена немного оправилась, шприц и препараты исчезли из дому. Но уже было поздно. Светлана почувствовала, что есть какая-то сила, которая может заставить человека забыть обо всем на свете, перенестись в иное состояние, в мир призраков и неопределенностей: укол, легкое головокружение, и вот уже живой и веселый Алешка крепко обнимает тебя за шею, торопливо, глотая слова, рассказывает что-то о своих ребячьих делах, возится с конструктором… «Мама, мама, посмотри, какую я сделал машину!» Но Андрей был непреклонен. Не помогли ни слезы, ни истерики, ни угрозы покончить с собой. Он знал, что дурман еще не успел пустить корни, но если уступить хоть раз, это может стать непоправимым.
Достать наркотики без его помощи Светлане не удалось. Действительно, вскоре она перестала о них говорить. Но однажды, вернувшись домой, Сухоруков увидел, что жена пьяна.
Светлана работала учительницей, но после смерти сына ушла из школы — непереносимо было каждый день видеть толпы веселых, непоседливых, как Алешка, детей. Устроилась корректором в техническое издательство. Целые дни вычитывала непонятный текст, пересыпанный цифрами и формулами, таблицами и чертежами, сверяла, вылавливала ошибки, рылась в толстых справочниках. По вечерам, пока Андрей был в академии, быстро-быстро напивалась и сидела за столом, уронив голову на руки, поникшая и безразличная ко всему на свете. Прямые черные волосы падали ей на лицо, сквозь тонкую смуглую кожу просвечивали синие жилки, узкие плечи были безвольно опущены, а на губах стыла тоскливая усмешка.
Андрей успокаивал себя тем, что все пройдет, когда Светлана родит ребенка. Но она больше не хотела детей. Она не хотела детей и вечного страха за них. Забеременев, она исчезла из дому. Ее не было три дня; три дня Сухоруков носился по городу, обзванивал все больницы, морги, милицию, поднял на ноги друзей и знакомых — Светлана словно в воду канула. Он уже думал, что случилось несчастье, но через три дня Светлана объявилась. Андрей прибежал домой, она сидела за столом в своей привычной позе, — опустив плечи и уронив на руки голову; услышав скрип двери, выпрямилась и неуверенным движением отбросила к затылку волосы. По черным кругам под глазами, по серым, бескровным губам он догадался, где она была, и резкая, как от внезапного удара в пах, боль заставила его прислониться к косяку.
— Зачем ты это сделала?
Светлана встала и уцепилась за край скатерти; скатерть поползла на пол вместе с пепельницей, полной окурков, и они разлетелись по всей комнате. Андрей понял, что она пьяна, мертвецки пьяна.
Качнувшись, Светлана хрипло засмеялась и погрозила ему пальцем.
— 3-зачем? 3-затем… 3-затем, что с меня достаточно. Я с-сыта этим п-по горло. — Она провела ребром ладони по длинной тонкой шее. — П-по горло. Все. Т-точка. Больше у меня н-никогда н-не будет детей. Г-господи, какое с-счастье — никогда, никогда-а…
Светлана выдавливала из себя слова, как засохшую зубную пасту из тюбика. Андрей оттолкнулся от косяка и ударил ее по лицу. Подхватил, падающую, и ударил еще раз, задыхаясь от ненависти, и швырнул на тахту, словно кучу грязного тряпья.
…Это останется в нем навсегда; ни время, ни новые заботы, ни вид людского горя, перед которым поблекнет и потеряет остроту его собственное горе, ни радость, — ничто не сможет заставить его забыть это: скомканную скатерть на полу, и острые лучики света на неровных гранях разбитой пепельницы, и рассыпанные окурки в красных пятнах помады, и Светланино лицо с широко раскрытыми запавшими глазами, с ярко-малиновым, во всю щеку, отпечатком его ладони, и безвольно раскинутые ноги со спущенной на левом чулке петлей — широкой дорожкой от круглой коленки до узкой лодыжки, и спутанные, рассыпавшиеся, как солома под ветром, волосы, и порванную на груди кофточку, и синюю жилку, напряженно вздрагивавшую под розоватой мочкой уха… Это будет жить в нем, словно раковая опухоль, захватывая все новые и новые клетки, прорастая и разрушая все барьеры, которые возводит на ее пути время: как я мог ее ударить?!