— Простите, не помешаю?
Агеев открыл глаза.
Полковник Горбачев, плотный, коренастый, терпеливо переминался с ноги на ногу возле его столика, и Агеев понял по его виду, что стоит он уже давно и дурацкий вопрос свой задает не впервые. «Откуда тебя нелегкая принесла на мою голову, дорогой Григорий Константинович, — с неприязнью подумал он. — Мешаешь, мешаешь, неужели не видишь, что мешаешь, сто пустых столиков, все столики пустые, почему тебе захотелось именно за мой, чего ты пристал, как банный лист к заднице, мне еще нужно добрести до Дроздов, встретиться там с Яшкой, а назавтра мы вместе пойдем в Тарасово, к оврагу, чтобы увидеть, как из желтого, чуть припорошенного снегом песка торчат голые, скрюченные руки и ноги, ты мне не попутчик в этом путешествии, ступай».
Дмитрий уже хотел высказать полковнику все, что думает и о нем, и о его матери, и обо всех его родственниках до седьмого колена, но тот опередил его.
— Дмитрий Кузьмич? — удивленно пробормотал он и пошевелил белесыми бровками. — Прости, не узнал. К людям потянуло…
Это бормотание, эти смешные бровки так не шли к его мужественному, открытому лицу, к орденским планкам на кителе, ко всей его коренастой крепкой фигуре, что Дмитрий вздохнул и отодвинул стул.
— Садись. Только если ты решил, что я — Клавдия Шульженко или ансамбль песни и пляски Советской Армии имени товарища Александрова, то ты ошибся адресом. Предупреждаю сразу, чтобы потом не обижался.
Полковник виновато усмехнулся и подал ему руку. Агеев невольно отметил про себя еще одну несообразность: рука у Горбачева была вялая и влажная, как у него самого.
Они познакомились несколько лет назад, на вечеринке. Собралась веселая компания: Таня Вересова, Заикин, Мельников с Юлей, он со Светланой, Ниночка Минаева; несколько позже, когда уже садились за стол, приехали Горбачевы. Рита Агееву понравилась: живая, красивая; полковник не произвел впечатления: пил мало, ел много, в разговоры не встревал. Весь вечер он просидел в углу возле радиолы, курил, менял пластинки и оживился лишь тогда, когда Мельников предложил расписать пульку. В преферанс он играл классно, облапошил всех за милую душу.
Светлана и Рита подружились. Они были очень похожи друг на друга: обе стройные, глазастые, только черные, как воронье крыло, волосы Светлана связала ленточкой, а у Риты волосы были светлые, свободно рассыпались по плечам. И еще Рита выглядела моложе.
— Не понимаю, почему она вышла за этого солдафона, — сказал Дмитрий, когда они возвращались домой. — Она ведь ему в дочки годится.
— Потому что он добрый, — ответила Светлана. — Разве ты не заметил?
Дмитрий пожал плечами: с таким добрячком ночь за картами посидеть, без штанов уйдешь.
С тех пор они встречались довольно часто. То у одних, то у других по очереди отмечали праздники, дни рождения, отпуска, вместе ездили в грибы, на рыбалку. Потом полковник исчез. Светлана говорила, что он тяжело заболел, но Дмитрий не придал этому особого значения: Григорий Константинович выглядел могучим, как гранитный обелиск, кольнуло в левую пятку — отчего же не поваляться недельку-другую в больнице. По крайней мере, хоть отдохнешь.
Как-то Дмитрий увидел Риту. Она вела свою «Волгу», МИА 01–74, а рядом с нею щурился в приспущенное стекло молодой мордастый гражданин. Вскоре они повстречались ему в ресторане «Спутник», на краю города; мордастый гражданин по всем показателям давал полковнику сто очков вперед, и Дмитрий понял, что дела у того плохи. Светлана, когда он рассказал ей об этом, вздохнула и покачала головой: она уже знала, что Рита без памяти влюбилась в Ярошевича.
Через день-другой он и думать о них забыл.
Надо же было, чтобы Горбачев напомнил о себе в такой неподходящий момент…
— Выпьем? — спросил он.
— Сто грамм — не стоп-кран, дернешь — не посадят, — пошутил Агеев и показал на графинчик, в котором еще оставалась водка. — Прошу.
— Спасибо. — Горбачев повернулся к буфету. — Девушка…
Толстая официантка встряхнулась, как кавалерийская кобыла, заслышавшая призывный клич полковой трубы.
Лицо у нее было заспанное, но доброе: официантка уважала военных с крупногабаритными звездами на погонах.
— Слушаю.
— Бутылку коньяка и чего-нибудь пожевать.
Она исчезла и через мгновение появилась с подносом.
— Резво начинаешь, — усмехнулся Дмитрий. — Что с тобой? Обошли наградой? Выперли на пенсию? Рита завела хахаля?
— Не трепись, — сказал Горбачев, разливая коньяк в фужеры. — Не трепись, я ведь знаю, что ты мастак трепаться.