— Сухоруков так Сухоруков, — согласился Федор Владимирович. — Слушай, он часом не наш земляк? Что-то фамилия больно знакомая.
— Деревню Сухорукие под Минском знаешь? Там его корень. Хороший парень, умница.
— Ну что ж, умница — это хорошо. — Белозеров подергал себя за мочку уха. — Дураков хватает, завозить не хотелось бы. Оля! Олюшка! — закричал он. — Покорми, ради христа, а то я с голода помру.
— Мойте руки, — откликнулась Ольга с кухни, — я сейчас.
За бутылкой коньяка и остывшим кофе они засиделись до самого утра, и Белозеров рассказывал Николаю Александровичу о будущей работе.
— Легкой жизни не обещаю, учти. Строительство развернули — у нас такого еще не было. Клинический корпус, радиологический, высоких энергий, жилой городок, водопровод, канализация, подсобные службы — махинища! За всем глаз да глаз нужен. Уж на что я — тертый калач, поверишь, замотался. В операционную некогда заглянуть. Может, потом полегчает, как построишься, а пока…
— Да не ищу я легкой жизни, — отмахивался Вересов. — У меня ее сроду не было, знаешь ведь. Мне интересная жизнь нужна, а не легкая, интересная!
Так они сидели и говорили, и подливали друг другу в рюмки коньяк, и от института незаметно перешли к войне, сначала к финской, на которой погиб Илюша Басов, затем к Отечественной, забравшей Алеся Яцыну, Аннушку, маму и отца Николая Александровича, — и не было лучше и вернее их друзей во всем белом свете. Кто мог подумать, что пройдет каких-нибудь пять лет, и эта дружба заскрипит и сломается, как старое, подгнившее дерево.
2
Говорят, что даже конем управлять — не легко и не просто, каково же руководить крупным научно-исследовательским институтом, в котором работает свыше тысячи старших и младших научных сотрудников, аспирантов и ординаторов, медсестер и санитарок, физиков и электронщиков, рентгенологов, радиологов, биохимиков; где среди трех с половиной сотен больных, каждый день находящихся под твоим попечением, не найти даже двух человек с одинаковым течением заболевания. Это только так говорится: рак, а все больные, которым поставлен одинаковый диагноз, болеют разными болезнями, и лечить их надо по-разному, учитывая возраст, характер, защитные силы организма, образ жизни, пристрастие к спиртному и курению, заболевания, перенесенные много лет назад и многое, многое другое.
Возглавив Сосновский институт, Вересов довольно скоро почувствовал, что его затягивает в свою круговерть текучка. Основное время отнимало строительство. Института, собственно, еще не было, ютился он весь в нескольких комнатушках, в клинической больнице, что называется, и в тесноте, и в обиде. Но обида эта скрашивалась размахом строительства в Сосновке.
Место Николаю Александровичу понравилось. К огромному пологому склону с трех сторон подступали медные сосны, сизые обомшелые ели, ситцевая пестрядь берез. Внизу лежал луг, за ним, у горизонта, снова стеной поднимался лес. Сравнительно недалеко от города, хорошая дорога, тишина, прозрачный, настоянный на смоле и травах воздух. Еще больше понравилось, что строили институт комплексно: одновременно научные и лечебные корпуса, лаборатории, подсобные службы, жилой городок для сотрудников, метрах в трехстах-четырехстах, за густым перелеском, с магазином, столовой, гостиницей; котельную, линии электропередач, водонапорную башню. В клиническом корпусе уже начались отделочные работы, обещая близкое новоселье, он мягко белел силикатным кирпичом на фоне зелени; в радиологическом и в корпусе высоких энергий велась кладка стен.
— Да, брат, — сказал он Белозерову, когда они облазили всю площадку, — поработал ты здорово. Развернуться здесь можно будет.
— Старались, — сдерживая улыбку, ответил Белозеров. Ему была приятна похвала. Он гордился этой стройкой, она была его детищем; конечно, на готовенькое легко приходить, а сколько оно стоило ему сил, нервов, здоровья! Приятно, что Вересов сумел это оценить.
— Слушай, — после минутного колебания сказал Федор Владимирович, — твой зам по науке… Жарков, Игорь Иванович, я вас утром знакомил… Вообще-то он мужик толковый, но… Одним словом, он будет нападать на радиологический корпус. Понимаешь, он сам радиолог, а радиологи — такой народ, — что им не дай, все мало. Так что ты не обращай на него особого внимания. Не сработаетесь — уберем.
Они расстались, довольные друг другом, но слова эти Николая Александровича насторожили.
Каждый день с утра он уезжал на стройку. Ему нравилось перепрыгивать через канавы, обходить груды развороченной земли, драться с прорабами за каждую сосну на площадке, прикидывать, как лучше разместить оборудование, которое вот-вот начнет поступать. Нравилось, что большие, светлые операционные расположены удобно, одна под другой на всех этажах, неподалеку от лифта, что их стены отделываются мягкой, светло-зеленой плиткой, что палаты в клиническом корпусе небольшие, на две-три койки, а в радиологическом — отдельные для каждого больного. Потом к первой радости хозяина, на которого неожиданно свалилось сказочное богатство, начала примешиваться досада. В операционных проектом не была предусмотрена система кондиционирования воздуха. Онкологические операции зачастую длятся по многу часов, кондиционеры для хирургов — не роскошь, а необходимость. Все три корпуса нужно было соединить туннелем: не поведешь больного человека, только что прошедшего облучение на линейном ускорителе электронов в корпусе высоких энергий, за триста метров назад, в свою палату, когда на дворе дождь, метель или трескучий мороз. Нуждались в переделке канализация для вывода и надежного захоронения радиоактивных отходов. Набежало множество и других мелочей, которые следовало исправить сейчас, во время строительства, потому что позже сделать это куда труднее.