Николай Александрович с облегчением вздохнул.
— Ну вот… вот и хорошо. А теперь забери эти бумаги и сделай из них главу для своей диссертации. И подпишешь с нами статью.
Белозеров покачал головой.
— Коля, ты меня с кем-то перепутал. Я не вор и краденым не торгую. Твоя работа — твоя слава. А я за славой не гонюсь.
Вересов отступил к стене и растерянно заморгал.
— Но твоя диссертация… Ты что — придуриваешься? Или на самом деле…
— На самом… — Белозеров щелчком сбил с пиджака пылинку. — Чего ты, собственно, кипятишься? Согласен, вы нащупали что-то интересное. Сколько получили результатов? Всего ничего. Какова продолжительность наблюдений? И того меньше. Курочка в гнезде… — а ты уже яичницу готов жарить. Чтобы заявить о своей модификации, тебе еще нужно минимум два года. А я защищусь где-то в феврале — марте.
— Это невозможно, — сказал Николай Александрович. — Если под статьей не будет твоей подписи, тебя провалят. С треском. У нас подготовлена больная, поработай со мной, и у тебя будет полное моральное право…
— Липа, Коленька, липа, — перебил Белозеров. — Липа будет — не моральное право. Лучше скажи, зачем тебе спешить со своей статьей? Что тебе за нее — памятник поставят? Государственную премию дадут? Это ведь не решение проблемы даже одной-единственной локализации рака. Все равно останутся и хирургический и лучевой методы лечения. Пошуметь охота? Мы и так шумим, иногда больше чем следует.
— Федор, это глупо.
— Нет, не глупо. Медицина держится на отдаленных результатах, не тебе рассказывать. В этом смысле твоя статья будет чистейшим авантюризмом. А у меня работа солидная, за ней уже добрый десяток лет. Поспешность в нашем деле опаснее медлительности. Так что потерпи, дорогой, потерпи.
— Я-то потерпел бы, а больные? Это ведь люди, множество людей, которые были бы избавлены от кортизона, быстрее окрепли, дольше прожили. Если все отработано, проверено — надо спешить. Или здоровье людей менее важно, чем мышиная возня с диссертациями?..
— Не кричи. — Федор Владимирович аккуратно завязал папку и положил на стол. — Не кричи, Николай, все это дешевая демагогия. Я был тебе верным другом и считал своим другом тебя. Никто не осудит тебя, если ты не станешь сейчас поднимать шумихи. Оперируй, изучай, накапливай материалы, наблюдения. Всякому овощу свое время. Дай мне еще полгода, прошу тебя; если через полгода я не защищусь, поступай как знаешь.
— На кой черт тебе все это сдалось, — тоскливо сказал Николай Александрович. — Денег не хватает, почета, уважения?..
— Сегодня всего вдосталь, — согласился Белозеров. — А завтра… Я ведь не только за себя отвечаю — и за тебя, и за сотни других людей. Ты взорвал каньоны, а с работы снимали и меня. Так сказать, за компанию. Спишь и во сне не видишь, на чем голову свернешь. Вот я и хочу… соломки подостлать. Чтобы, коль доведется падать, зад не отшибить. — Он с хрустом потянулся. — Пошли, Николай, хватит трепаться. Нас уже женщины заждались.
— Пошли. Но я… Я должен сказать, что полгода тебе не дам. Слишком дорого полгода, Федор.
— Ну, что ж, — побледнел Федор Владимирович, — в таком случае будет у меня на одного друга меньше и на одного врага больше, только и всего.
Вересов яростно схватил его за лацканы пиджака.
— Куда ты меня зачислишь — в друзья или враги — дело твое! Но кроме этого, я еще врач и коммунист, слышишь?! И я был бы никудышным врачом и никудышным коммунистом, если бы согласился принести в жертву твоим амбициям жизнь и здоровье больных. Я привык честно смотреть людям в глаза и переучиваться не собираюсь.
Белозеров осторожно разжал его пальцы и расправил смявшиеся лацканы.
— Не надо, Николай Александрович, мелодекламаций, мы не на собрании. Извини, что-то у меня от наших задушевных разговоров голова разболелась. Поеду-ка я лучше домой. Спасибо за хлеб-соль.
Он вышел, позвал Лидию Афанасьевну, завел машину. Вересов слышал, как жена, чуть не плача, уговаривала их остаться, ужин уже стоял на столе, но машина укатила.
Расстроенная, Ольга Михайловна поднялась наверх, чтобы спросить, что случилось, какая кошка пробежала между ними, и остановилась на пороге. Николай Александрович, сгорбившись, сидел у стола, и лицо у него было такое несчастное, что все злые слова разом застряли у нее в горле.
Глава пятнадцатая
1
Патоморфолог Вячеслав Адамович Мельников избегал проигрывать даже в бильярд. Он всегда тщательно взвешивал свои шансы на выигрыш и, если их оказывалось маловато, в игру не вступал, а коль играл, то уж наверняка.