Снова загремел звонок. Мельников вздрогнул. Ну и нервы…
Вошел Ярошевич.
«Что это с ним в последнее время творится? — подумал Вячеслав Адамович. — Осунулся, перестал за собой следить. Халат изжеванный, башмаки грязные, брюки захлюпаны. Щетиной оброс — дня три бритву в руках не держал. Или тоже бороду отпустить решил? Не пойдет ему борода. Сроду я его таким неряшливым не видел. Переживает, что выпрут из института? Что ж, на его месте ты бы тоже переживал, но уж в грязных башмаках тебя не увидели. Зачем демонстрировать, что тебе плохо, от этого ведь лучше не станет…»
У Ярошевича возбужденно подрагивал кончик носа, как у гончей, взявшей след.
— Ты знаешь…
— Знаю, — вяло сказал Мельников. — Нам больше не будут выдавать молоко, потому что директор обменял его на бриллианты для своей любовницы Минаевой. Заикин превратил гипертермическую установку в ванну с душем и берет с сотрудников за мытье по двадцать копеек. Басов подкинул в кефир своей теще кобальтовый аппликатор, а Шутов приспособил линейный ускоритель электронов для производства высококачественного сахарного самогона. Что еще?
— Ни черта ты не знаешь! — Ярошевич сел и оттянул ворот халата. — Золото… Золото, которое вводит больным Сухоруков. Это ведь другое золото. Оно не для введения. Оно — для лабораторных испытаний. Слышишь? Только для лабораторных испытаний.
— Не сочиняй, — отмахнулся Мельников. — Ты слишком много пьешь, Паша, однажды это плохо кончится. Галлюцинации, белая горячка, цирроз печени… Мне бы не хотелось потрошить тебя, ты слишком жирный.
— Ты циник, — побледнел Ярошевич. — Я давно знаю, что ты циник, но к твоему цинизму трудно привыкнуть. Я их поймал, слышишь?! Теперь я из нашего дорогого шефа душу вытрясу. И из его любимчика Сухорукова. Я их под суд отдам. Как уголовников.
— Погоди, не кричи, — остановил его Вячеслав Адамович. — Ты действительно что-то узнал, или это обычный бред и лепет?
— Бред? — обиделся Ярошевич. — Слушай, я сейчас был у Шутова, в лаборатории жидких изотопов. Синяя папочка… паспорта и накладные на золото, требования — всякая бухгалтерия. Но на паспортах стоит штамп. Жирный фиолетовый штамп: «Для лабораторных испытаний». Триста милликюри, в шести фасовках. Они ведь уже давно с этим золотом возятся, я внимания не обратил, но потом… Дата. Понимаешь, что меня насторожило? Дата. Это была последняя партия. А Сухоруков тогда вводил золото больным. Ну, я решил, что вводил-то он какое-нибудь другое, кто их разберет. Стал копаться: ничего. Предыдущая партия была получена месяц назад, а ты же знаешь — у золота маленький период полураспада, его нельзя хранить, получил — вводи. Меня будто кипятком ошпарило. Если они вводили это золото — это же преступление. Преступление, которое санкционировал Вересов, — чёрта лысого стал бы Сухоруков заниматься такими делами на свой страх и риск.
— А может…
— Ничего не может! — Ярошевич вскочил со стула. — Я пошел к их старшей сестре. Спрашиваю, будто между прочим: «Вера Дмитриевна, проверьте, пожалуйста, в последний раз больным золото вводилось из партии номер сто тридцать один?» Старушенция полезла в журнал: так точно. Из партии сто тридцать один. Сволочи! «Для лабораторных испытаний!» Они же могли кого-нибудь убить своими экспериментами! Представляешь, что будет, когда я напишу в министерство: профессор Вересов и заведующий отделением радиохирургии Сухоруков проводят эксперименты на живых людях! Вот теперь пусть они попробуют меня сожрать!
— Паша, — сказал Мельников, чувствуя странную слабость в животе. — Паша, тебе это не приснилось?
— Не будь ребенком. Вот номера накладных и паспортов, можешь сам пойти и проверить. Понимаешь, я сейчас же иду к Белозерову. Надо, чтобы он не дал этим гадам уничтожить документы. Хороший я ему преподнесу подарочек, будь здоров.
Да, подумал Мельников, подарочек ты ему преподнесешь хороший, он тебе его век не забудет. А если к твоему я добавлю свой, — они оба пропали. Они оба пропали, их не спасет даже сам господь бог, которого нет. «Для лабораторных испытаний» — и смерть больного — это не просто дисквалификация. Это — тюрьма. Сказать ему? Нет, рано. Растрясет по всему институту. Надо все проверить. Еще и еще раз. К черту, все слишком серьезно. Но к Федору Владимировичу пусть он сходит. А я с препаратами поеду к Чемодурову. Брать на себя такую ответственность…