— Ну, как, впечатляет? — спросил я его, выгружая на столик продукты.
— Да, интересно.
Я уже доедал, а он все ни как не мог оторвать глаз от этой стены. Еще бы! Первые полгода я сам терялся перед буйной фантазией Косты Фалько. На площади более ста квадратных метров была изображена взрывающаяся под напором растяжения двух коллапсов гигантская голубовато-стальная планета. И все это на феерическом фоне звездных скоплений. Глубина пространства ошеломляла, кружила голова.
— Да, бесподобно, — Фишер, наконец, склонился над завтраком.
— Кстати, художник потом попал в психушку, — пояснил я.
— Что вы говорите?!
— Да, после этого он не смог написать ничего более стоящего, запил, и все. Крыша поехала. Одна из первых жертв Презента.
— А сколько всего человек погибло на Презенте?
— Двадцать четыре.
— Ого!
— Еще пятеро сошли с ума, шестеро получили увечья, пятнадцать человек — нервные расстройства. Большинство живущих тут страдают нервной депрессией. Самый жуткий случай был месяц назад, когда после сеанса стереообъемного фильма сразу шесть человек бросились вниз башкой с балкона над главным залом рудника.
— Массовый психоз?
— Похоже. После этого я и попросил прислать на помощь мне психолога. И вот вы здесь.
После завтрака я повел его дальше.
— Это наш стереозал. Вместимость триста человек, практически весь персонал. Надеваешь сенсорный шлем, подключаешься и все как по настоящему. Изображение проецируется сразу со всех сторон. Если боевик, то пули свистят со всех сторон. Вы любите этот вид развлечений?
— Не очень. Потом долго приходишь в себя.
— Это верно, но народу нравится.
Между тем галерея вывела нас на большую площадку огромного зала.
— А это сердце астероида, его рудник. Кстати, и это тот самый балкон.
Фишер глянул вниз, слегка поежился. Я же невозмутимо продолжал, показывая рукой на неуклюжи формы добывающих комбайнов и маленькие фигурки копошащихся кое-где людей.
— Они взламывают породу, а она по твердости не уступает граниту, но взрывать нельзя, ученые опасаются, что по астероиду пойдут трещины и начнется утечка воздуха. Далее по ленте породу подают на валки, дробят и размельчают в порошок, который и отправляют на землю. С помощью астрона мы компьютеризовали все, начиная от детских погремушек, до монстров типа «Би-Джи-86».
Мы спускались вниз, когда прозвучал звук сдвоенной сирены — сигнала на обед. Сразу стало тише, встали черные конвейерные ленты, долго утихали, медленно снижая обороты гигантские валки. Наконец встали, затихнув, и они. Народ шел навстречу нам в столовую. Их было немного, человек тридцать, в одинаковых, синих комбинезонах, в защитных, оранжевых касках. Чтобы не мешать движению, мы с Фишером остановились на одной из лестничных площадок, поневоле вглядываясь в лица проходящих мимо людей. Некоторые здоровались, один подмигнул, но больше было равнодушных, безразличных лиц. Один из последних, высокий, худощавый мужчина с нервным лицом и беспокойными глазами шагнул ко мне.
— Док, дай мне что-нибудь от снов, я так устал от всего этого.
— У вас снова бессонница, Пикеринг?
Тот отрицательно покачал головой.
— Нет, засыпаю я хорошо, а вот сплю… Чертовщина какая-то снится, не высыпаюсь совсем.
Взгляд говорившего блуждал по сторонам, он словно сомневался в самом себе, стыдился чего-то.
— Да что он там не выключит свою мясорубку?! — Пикеринг со злостью обернулся в сторону продолжавшего грохотать вырубного комбайна. Тут и мы обратили внимание, что этот самоходный, громадный агрегат, снабженный полутораметровым шнеком с алмазными коронками, продолжал упорно вгрызаться в твердую породу.
— Морелли! — внезапно закричал Пикеринг, протягивая руку куда-то вперед, в сторону комбайна. — Куда, назад!
Действительно, к вращающейся мясорубке шнека неуверенной походкой двигалась фигура в синем комбинезоне и раздражающе ярком оранжевом шлеме.
— Назад, Морелли, назад! — надрывался в крике Пикеринг, затем он побежал вниз, мы же просто оцепенели. Фигура в синем костюме тем временем подошла к огромному, чуть пониже его роста ребристому барабану. Морелли постоял несколько секунд, а затем плашмя упал на вспыхивающие острым блеском жернова. Тело его на секунду исчезло из виду и вернулось обратно красно-синим пятном, потом еще, и еще раз. И с каждым этим появлением там становилось все меньше синего, и все больше красного. Внезапно двигатель захлебнулся, скрежет умолк. Из кабины комбайна вылез Пикеринг. Пошатываясь, он пошел назад, к нам. По недоумевающему взгляду Фишера я понял, что он не понимает, почему Пикеринг пошел от комбайна, а не к месту трагедии. И только спустившись вниз и подойдя поближе, он догадался, что там просто нечего делать. От человека не осталось ничего, кроме небольшой лужицы крови уже слегка припорошенной самой дорогой пылью в этой галактике. Фишера тут же вывернуло, да и мне, признаться, пришлось напрячься, чтобы не последовать его примеру. Низвергнув непереваренные остатки завтрака, он вытер выступившие слезы и, потупясь, сказал:
— Я извиняюсь, сэр.
— Ладно, с кем не бывает первый раз.
Чтобы разрядить ситуацию я протянул Майклу сигарету и пояснил ситуацию.
— Морелли был первым другом Пикеринга. Они жили в одной комнате, работали рядом. Еще полгода назад это была самая жизнерадостная парочка на астероиде. Шутки, вечные приколы, розыгрыши. Ты видел, что с ним стало?
— Ужасно!
Румянец исчез с лица Фишера, вид у него был обескураженный. Он хотел что-то спросить, но тут на меня коршуном налетел невысокий толстяк в сером комбинезоном ИТР, и оранжевой каске на голове.
— Дрейк!! Сколько это будет продолжаться?! Вы сделаете что-нибудь с этим?! Черт возьми, у меня уже стали уезжать рабочие! И это с самого благоустроенного во вселенной астероида!
— Мистер Дюринг, я же вам говорил — я врач, хирург, терапевт, стоматолог, даже гинеколог, черт возьми! Но я не психотерапевт!
— А мне плевать кто вы и что вы! У меня не должно быть вот этого.
И он ткнул своими короткими, словно обрубленными пальцами-сосисками в сторону того, что осталось от Морелли после впитывания в астроном.
— Вот, кстати, познакомьтесь, — я, наконец, взял инициативу в свои руки. — Доктор Фишер, психолог, крупный специалист по проблемам психологии человека в замкнутом пространстве. Прислан специально по моему вызову. Майкл, познакомься — это мистер Дюринг, управляющий рудника.
Дюринг нехотя сунул Майклу свои красные обрубки, буркнул что-то себе под нос. При этом явное недоверие отразилось на его лице.
— Так вы психиатр? Ну-ну, посмотрим, что у вас получится. Кстати, увижу еще раз вас на руднике без касок — оштрафую.
И, не прощаясь, он повернулся и пошел к кучке людей толпящихся около красной лужицы с фамилией Морелли.
Фишер был явно обескуражен столь пренебрежительному отношению к своей особе, и я решил приободрить паренька.
— Не робейте, доктор, он у нас вообще грубиян, — и я похлопал его по плечу.
Потом началась ежедневная, скучная рутина: просмотр медицинских карт пострадавших и жертв Презента, анкетирование и медосмотр живых. Так пролетела неделя. «ЧП» больше не случалось. Я чувствовал, что запал Фишера идет на убыль. Он уже не сидел до утра над картами и справочниками, не сверял бесконечные графики и психограммы пострадавших, бормоча что-то себе под нос и делая бесконечные выписки. Он уже не пялился целыми часами в компьютер, поминутно меняя и меняя на экране все новые и новые данные. Осенило его на девятый день.
— Френк, я, кажется, нашел! — Глаза его сияли торжеством, в правой руке он сжимал ворох исписанных круглым старательным почерком листков. — Я построил график несчастных случаев.
— И что?
— Получается синусоида периодичностью в две недели. Сам пик длиться два дня, вернее — двое суток.
— Ну, это я знаю, — я поневоле рассмеялся.
— Почему же вы мне этого не сказали?! — парень явно обиделся.
— Понимаешь, — я чуть не силком усадил его на диван. — Здесь явно нужен новый подход, свежий взгляд. Я бы мог тебе сразу про периодичность, но… Хорошо что ты сам дошел до этого. И еще. Нужно найти причину этой периодичности, вот где ключ ко всей этой чертовщине.