— Сегодня? Сейчас? — удивился генерал-майор. — Это невозможно! Маршала в Ясапати нет, он где-то под Будапештом и приедет только в полночь. Один из его заместителей в Дебрецене, другой… Он работает здесь за троих.
— Понимаю! И все-таки очень вас прошу, товарищ генерал-майор, добиться для меня получасового приема у находящегося в Ясапати заместителя командующего фронтом.
Когда Балинт так настойчиво повторил свою просьбу, генерал-майор несколько мгновений с молчаливым удивлением смотрел на его покрасневшее лицо, потом протянул руку к телефону.
Через двадцать минут Балинта принимал генерал армии Топчиев. Прием происходил в одной из комнат дома бургомистра. Все четыре стены в ней были сплошь, как обоями, покрыты картами венгерского фронта.
С именем Топчиева связывалось множество легенд. Когда-то он был слесарем и девятнадцати лет вступил в партию большевиков. В 1905 году Топчиев сражался на баррикадах Красной Пресни, после поражения первой революции четыре года отсидел в Бутырках, а затем был сослан на двенадцать лет в Сибирь. Из Сибири он вскоре бежал и полтора года под чужим именем скрывался в Петербурге, работая на Путиловском заводе в качестве члена Питерского комитета большевиков. В 1910 году он снова подвергся аресту и на этот раз бежал прямо из тюрьмы. Несколько лет Топчиев проработал по заданию партии сначала в Одессе, потом на Урале, откуда снова перебрался в столицу. Лично знал Ленина.
Первая мировая война застала Топчиева в Донбассе, где ему удалось получить работу на одной из шахт. Как только его призвали в армию, он сбежал в Одессу, а оттуда подался в Петроград и принял участие в Февральской и Октябрьской революциях. В первый период гражданской войны Топчиев командовал полком Красной гвардии, но в мае 1918 года получил тяжелое ранение с повреждением позвоночника и вынужден был расстаться с армией. Одиннадцать месяцев пролежал он в больнице и, даже выйдя оттуда, еще долгое время передвигался на костылях. Однако работать продолжал: теперь его можно было видеть в звании политкомиссара в Продовольственном управлении Москвы.
Когда он бросил наконец уже ненужные костыли, его посылают на Урал руководить восстановлением металлургических заводов. Позднее Топчиев строил новые гигантские комбинаты. Несколько лет был министром. Незадолго до гитлеровского нападения на Советский Союз партия послала его на работу в Политуправление Красной Армии.
Едва началась война, Топчиев ушел на фронт, участвовал в битвах под Москвой и Сталинградом. Хотя имя его редко фигурировало в официальных военных сводках, Верховное командование высоко ценило, всегда выслушивало его мнение, которому придавало большое значение. Топчиеву было за шестьдесят, но его высокая фигура оставалась стройной и гибкой. Кто не знал о полученном им когда-то тяжелом ранении и годах, проведенных на костылях, с трудом мог бы этому поверить, глядя, как легко и ловко вскакивает генерал на коня. Волосы у него были седые с пробором посредине.
— Ну, в чем дело, товарищ Балинт? Что стряслось?.. Садитесь! Сейчас принесут чай… Но вы покамест приступайте к делу. Выкладывайте, что, по вашему мнению, у нас не так и какие наши распоряжения необходимо изменить. Как вы себя чувствуете в Венгрии? — засыпал он вопросами лысого майора.
— Отлично, товарищ генерал армии! То есть… Я, собственно, потому и попросил вас меня принять, что в самом деле ужасно скверно себя здесь чувствую. Не подумайте, товарищ генерал армии, что у меня какие-нибудь личные неприятности или что я не получаю всего полагающегося офицеру-фронтовику. Сейчас мне не по себе лишь потому, что я коммунист, венгерский коммунист. Моя совесть коммуниста говорит мне, что многое мы делаем плохо.
— Серьезное заявление, товарищ Балинт! Сильная самокритика. С большим интересом и нетерпением жду дальнейших объяснений.
Балинта не было нужды подгонять.
Он заговорил торопливо, почти скороговоркой. В охватившем его крайнем возбуждении лысый майор испытывал самые разноречивые чувства. Но сосредоточенное внимание генерала, его теплая улыбка вскоре возвратили Балинту равновесие и уверенность.
Он отчетливо знал, что именно хотел высказать. За последние два дня Балинт много передумал и все свои формулировки мысленно проверил много раз.
Приводя отрывочные статистические данные, пересказывая некоторые известные ему случаи, Балинт намеревался доказать, что освобожденная часть Венгрии представляет собой мертвую землю — пусть не в такой степени, как это было с частью Украины, сожженной и опустошенной отступавшими гитлеровцами, но, во всяком случае, мертвую по отношению к самому главному, необходимому для ее восстановления.