Через несколько минут он уже вышел на улицу. Когда он вставал с места, за соседним столом поднялись еще двое гостей. Кто они, сквозь густой табачный дым или от большого волнения лысый майор не разобрал. А это были Дюла Пастор и Йожеф Драваи.
Они направились следом за Балинтом.
— С Новым годом! Желаем сил и здоровья, товарищ майор!
— С Новым годом, с новым счастьем, ребята!
Стояла прекрасная, тихая, ясная ночь. Снег перестал идти еще с вечера, ветер тоже угомонился, только обрывки облаков кое-где слегка заволакивали небо, и сквозь них просвечивала луна. Было такое впечатление, что на крыши зданий, укутанные плотным, чистым снегом, льют серебристый, бледный и холодный свет сами облака. Оберегавшие безопасность города ночные истребители кружили высоко над облаками. Приглушенный рокот их моторов казался не громче мушиного жужжанья.
Трое мадьяр долго шагали молча по одной из немых улиц маленького венгерского городка, служившего сейчас местом расположения штаба советских соединений, сражавшихся за освобождение венгерского народа. Под обутыми в тяжелые сапоги ногами поскрипывал снег.
— Сколько времени вы пробудете в Ясапати? — спросил Балинт.
— На рассвете вылетаем обратно в Мукачево. А через пару дней возвратимся оттуда в Дебрецен вместе с восемнадцатью тысячами бойцов. Тюльпанов и Давыденко, Мартон Ковач и капитан Дьенеи уже формируют батальоны… По моей просьбе генерал-майор обещал прикомандировать к нам и товарища Анну Моцар. Она будет нам в помощь.
Услыхав слова «восемнадцать тысяч», Балинт был уже не в состоянии сосредоточить внимание на речи Пастора. В ушах еще звучал его спокойный, басовитый голос, но перед глазами стояло совсем другое: десять, сто тысяч, миллион мадьяр. Наконец-то свободных мадьяр!
Лысый майор вздохнул. Облегченно, всей грудью.
— Вот она, действительность: венгров посылали, гнали для уничтожения свободы, а теперь они возвращаются на родину строить эту свободу для себя.
— Возвращается покуда всего восемнадцать тысяч гонведов, — продолжал Пастор. — Но в ближайшее время их вернется в два-три раза больше. Ведь в них сейчас большая нужда. Нас ждет огромная работа.
— А я завтра, вернее, уже сегодня еду под Будапешт, — сказал Балинт.
Трое мадьяр еще некоторое время молча шагали по улице.
Сквозь неплотную маскировку окон то тут, то там падали на снег узкие полоски света. Где пролегала такая полоска, снег как бы вспыхивал желтым или красным огоньком.
— Ну как, Дюла? Время бежит?
— Бежит.
И оба одновременно подумали об одном и том же: всего полтора года, как они впервые прогуливались вдвоем по окруженному проволокой двору одного из лагерей для военнопленных…
«Полтора года! — подумал Балинт. — С тех пор мы прошагали две с половиной тысячи километров и прожили, если мерить по часам истории, свыше сотни лет. Помнится, Пастор рассказывал тогда о какой-то незаконно им полученной порции картошки или картофельного супа. А нынче в его руках судьба десяти, двадцати и даже больше тысяч мадьяр. В то время его тревожила забота о будущем двух маленьких сыновей, сегодня он чувствует ответственность за будущее всего венгерского народа. Полтора года…»
«Тогда все то, о чем пророчил лысый майор и что с тех пор точно, очень точно осуществилось, я считал несбыточным, — размышлял в свою очередь Пастор. — А сегодня я знаю по опыту, что нет для нас ничего неосуществимого…»
— Значит, снова расстаемся, Дюла! — после очень долгого молчания произнес Балинт. — Где же мы опять встретимся?
— А помните, как вы наметили когда-то для нашей встречи мукачевскую гостиницу «Звезда»? Я ваш приказ выполнил, явился именно туда. Назначьте же и теперь место нашего будущего свидания.
Под тяжелыми сапогами похрустывал снег.
— Знаешь, Дюла! Сегодня, в этот новый для нас год, давай дадим друг другу клятву, что наша встреча будет происходить всегда там, где в нас больше всего нуждается наш народ, наша партия!..
— Клянусь! — торжественно произнес Пастор.
— Клянусь и я! — присоединил к ним свой голос Драваи, который до этого мгновения безмолвно шагал между двумя своими собратьями, глубоко погрузившись мыслями в отдаленное прошлое и в столь же далекое будущее.
Будапешт — Матрахаза — Парадфюрде
1951–1953