Девушка сняла коричневую бархатную юбку, расстегнула блузку персикового цвета, изящно украшенную в тон кружевом.
И вдруг ее мысли поплыли в диаметрально противоположную сторону. Ольга ощутила, что обнаженная, с распущенными волосами, живописно прикрывающими плечи и грудь, она намного привлекательнее, чем в какой бы то ни было одежде.
Дух древнегреческой гетеры, незримо обитающий в каждой земной женщине, неожиданно пробудился в ней, сделав жесты еще соблазнительнее, а улыбку привлекательнее.
Она стояла на холодном кафельном полу, но босые ноги, казалось, не ощущали холода. В странном возбуждении Ольга любовалась собственным телом.
Линия талии плавно и округло переходила в линию бедра, словно позаимствовав этот изгиб у античной лиры. Плоскому животу с упругими мышцами могли бы позавидовать даже «рекламные» девочки.
Ольга рассматривала себя почти заинтересованно, словно приценивалась, как будто пыталась осознать, чем же она владеет на самом деле. Так, наверное, смотрел царь Кашей на свои богатства и пересчитывал их, словно оживлял каждую монетку.
«Там царь Кащей над златом чахнет», — пришла на память строчка.
И осталась одним словом: «чахнет».
Она, Ольга, чахнет, как растение, политое ядом. Она чахнет, все еще не изжив из себя отраву той большой, но бессмысленной любви, странно и бесповоротно обернувшейся изменой.
Взгляд девушки упал на лифчик и трусики скомканные, измятые, они валялись на полу словно опавшие лепестки.
И вдруг Ольга поняла, что преображение нужно было начинать не с приобретения зонтика и шляпы, а с покупки нового белья.
Со всей «научной» очевидностью возникла сентенция: «Женщина начинается с того, какое белье она носит».
Этот атласный лифчик, эти хлопчатобумажные трусики вопиюще не соответствовали эротическим грезам, которые все чаще рисовало сознание. Как пришельцы из иного мира, где все еще было неважно, где женское тело было всего лишь предметом непреодолимой страсти, но никак не эстетического наслаждения, эти вещички весьма уместно смотрелись на случайном полу гостиничной ванной.
Ольга словно сбросила лягушачью кожу.
Она переступала незримую черту, отделяющую женщину-вассалку от женщины-властительницы. И царственное тело, которым ее наделила природа, позволило ей сделать этот шаг.
Глава 9
— Я поставлю машину и пойду к себе. Из кабинета буду позванивать домой, не пришла ли Маша, — академик, как всегда, действовал по плану.
— Хорошо, Юрий. Я буду в лаборатории, — Ольга вышла из машины и быстро вошла в стеклянные двери института.
Двери открывались туго и после бессонной ночи потребовали от Ольги немалого усилия. Она поднялась по лестнице на пятый этаж, отказавшись от лифта, поскольку вовсе не желала вести разговоров с попутчиками.
В лаборатории вместе с Ольгой работала только девушка-стажер, в этом году окончившая институт.
Она улыбнулась Ольге и словно не заметила ее опоздания.
— Ну как, Катюша, дела? — спросила Ольга, изобразив крайнюю заинтересованность.
— Перегоняю продукт, который получила в пятницу, — отчиталась девушка. — Уже сняла первую фракцию.
Катя напоминала своей научной руководительнице ее собственную юность. То же безудержное усердие, такое же стремление утвердиться «доступными» средствами. Девушка почти не употребляла косметики и приходила на работу, как правило, в джинсовом платье, явно еще студенческом.
«Ничего, придет и твое время», — иногда думала Ольга Васильевна, наблюдая за Катей.
Зазвонил телефон.
— Алло, — Ольга сняла трубку. — Да, это я. Что? Нет никого? Позвони попозже еще раз. Не волнуйся. Да… К тебе? Чуть погодя, ладно?
Часы показывали половину одиннадцатого. По словам мужа, падчерица домой так и не пришла.
«Что могло случиться? Уж не увез ли Захаров ее в Питер?» — подумала Ольга, и от этой мысли холодок подкрался к сердцу.
Неужели Маша не только заняла ее, Ольгино, место в жизни Алексея, но и все приятные памятные приметы их любви как бы по «наследству» перенесены на новые отношения?
Бордовые розы, пустынные, гулкие улицы Петроградской стороны, осенние листья…
Одним утром их ленинградской безмятежной недели Алексей принес целую груду разноцветных осенних листьев и разбудил их шорохом еще спавшую Ольгу. Она очнулась от живого властного движения этих детищ кленов, каштанов и берез, уже ненужных деревьям, но прекрасных, как последние теплые дни осени.