Ольга была голодна и не отказалась бы даже от обеда, но и предложение чаепития было кстати.
Академик провел гостью на кухню и принялся готовить чай.
Ольга заметила, что в этом интерьере он выглядел гораздо беспомощнее, чем в «химчистке».
Чадящая спичка закоптила чайник. Заварку Юрий Михайлович всыпал в мокрый и холодный заварной чайник. Скатерку разостлал явно не первой свежести.
Он поминутно извинялся, чем еще больше признавался в собственной неловкости и беспомощности.
Ольге стало его жалко — этого, вдруг обессилевшего, волшебника.
— Можно я помогу? Где у вас чашки?
— Вот. В шкафчике.
— А ложечки?
— В лотке… — Юрий Михайлович превратился из исполнителя в ассистента.
Чашки и ложечки заняли предназначенные места на столе.
— Осталось поставить сахарницу. Так… А теперь давайте высыпем заварку на сухое блюдце, ополоснем чайник кипятком и снова всыпем заварку. Теперь чай заварится намного крепче и ароматнее.
— Вы уверены? — академик удивлялся элементарным вещам.
— Абсолютно. И не только я. Любая хозяйка знает секрет приготовления этого напитка.
— С Вами так уютно, Ольга Васильевна…
Сколько тоски расслышала в его интонации Бурова. И как эта тоска оказалась созвучна ее собственной…
— А с Вами так легко, Юрий Михайлович, — ответила она.
— Не сочтите за нахальство, но могу ли я пригласить вас в театр, скажем, в субботу?
— Я была бы рада, Юрий Михайлович, однако как раз в пятницу я ухожу в отпуск и утром в субботу уезжаю в академический профилакторий. У меня путевка.
— Очень жаль… То есть, я хочу пожелать Вам хорошего отдыха.
Несколько дней спустя Бурова уже бродила по подмосковному весеннему лесу, прислушиваясь к птичьим голосам и далекому гулу электричек. Новое пальто было оставлено в тетушкиной квартире. А потому ничто теперь не напоминало о недавнем уличном происшествии.
Ольга отдыхала от шумного города, от толчеи, от тоски и рутины. В профилактории еще не кончился мертвый сезон, и Буровой предоставили отдельную комнату со всеми удобствами. Она наслаждалась и одиночеством, и отсутствием необходимости хотя бы что-либо делать.
Она жила в свое удовольствие. Пожалуй, впервые в жизни, если не считать уже давнего круиза, о котором так хотелось забыть.
Куртка на «рыбьем» меху, джинсы и сапожки на низком каблуке абсолютно изменили Ольгу внешне, придав ее облику задорность. Дальние прогулки, купание в бассейне, сауна и сытные блюда поддерживали хорошее настроение. Но к концу двенадцатидневного срока она уже в достаточной степени «одичала» и почувствовала, что нуждается в определенной дозе общения.
Вот тогда-то и появился Виктор, сразу сообщивший о себе следующее: «Физик, кандидат наук, женат, имею дочь пяти лет».
Он казался милым и обходительным, вполне подходящим объектом для мимолетного увлечения в местах общественного отдыха.
Обычно избегавшая всяких случайных «любовей», Ольга на этот раз предалась течению жизни и отказалась от своих привычек.
«А почему бы и нет?», — с этого вопроса, на который невозможно ответить однозначно, обычно и начинается все, о чем потом стараются не вспоминать.
Высокий, чуть астеничный физик явно не был новичком в случайных связях. Он пришел в комнату к Ольге с почти литровой бутылкой недешевого виски, на этикетке которой были изображены два бодающихся северных оленя-соперника. А в кармане, как оказалось, герой-любовник постоянно носил два презерватива. Так, на всякий непредвиденный случай.
Виктор вел себя в деле обольщения почти профессионально. Ольгу даже забавляла его фантастическая предусмотрительность и обходительность.
Он без умолку рассказывал смешные и трогательные эротические истории, непрерывно подливал виски в граненые стаканы — иных в профилактории не нашлось, открывал перочинным ножом невесть откуда взявшиеся шпроты и почти одновременно чинил штепсель Ольгиной походной кофеварки.
Холерический темперамент позволял ему производить множество действий практически одновременно.
Одной рукой он наливал виски, а другой уже гладил Ольгино колено, забираясь все дальше под юбку.
Чуть-чуть удивляясь самой себе, она, тем не менее, втянулась в игру и даже не думала сопротивляться.
Ольгу Виктор называл исключительно Лапушкой» или «Малышкой», всячески избегая менее нарицательного имени. И она догадалась, что это также было своеобразной мерой предосторожности: помнить множество женских имен всегда хлопотно. Особенно, если ты несвободен…