— И в моей тоже.
— Чем не супруга: хорошая девушка, дельный специалист…
— Я говорю тебе, что не делал ей официального предложения, — как школьник на уроке, повторял Захаров.
— Ох уж эти мужчины… Позавчера ты провел с ней ночь. Но, конечно же, это ничего не значит, поскольку ты не сделал ей официального предложения. Хотя отца она убеждала в обратном.
— Ночь? Когда? — он старался припомнить. — После обеда мы с Машей расстались у метро. Я был не в настроении и отказался от какой-то ее идеи. А от какой — даже не помню.
— В воскресенье Мария не пришла ночевать домой. А потом весь день плакала.
— Это меня не касается.
Ольга достала сигарету и попыталась снова справиться с прикуривателем. Алексей предусмотрительно поднес зажигалку. Беседа приобретала более мирный оборот.
— А бордовые розы были преподнесены в знак чего? Как мне помнится, ты всегда предпочитал именно этот цвет.
— Не мог же я прийти к обеду в незнакомый дом с пустыми руками. Но, по правде, розы выбирала Маша.
— Ах, какое соответствие вкусов! Идеальная пара, — злая усмешка искривила ее губы.
— Разговор в подобном тоне не имеет смысла, — Алексей порывисто вздохнул и добавил: — Может быть, хоть так что-нибудь поймешь?
Ольга даже не успела сообразить, что следовало бы сопротивляться, как Алексей вдруг обнял ее и прижался губами к полуоткрытому, пахнущему ментоловым дымом, рту. Прохладные губы вздрогнули, ожили…
Ольга попыталась высвободиться, но силы предательски покинули ее, вытесненные извечным рефлексом любви. Ольга с трепетом и страхом ощутила, что душа ее раздваивается, и одна ее часть уносится приливом неожиданной страсти, а другая все еще остается айсбергом в тропических водах.
Она ответила на этот поцелуй, вернее, даже не она сама, а ее губы — по памяти. Предательская намять проснулась во всем теле, и Ольга-айсберг испугалась, что здесь, в машине, потеряет самообладание. Она порывисто дышала, впитывая полузабытые запахи его тела, его табака, его одеколона «Solo».
И Алексей, словно уловив ее ощущение, произнес:
— Вспоминаю тебя на ощупь, на запах…
Его лицо изображало такое обожание, такую преданность, что Ольга не выдержала и заплакала в три ручья.
«Что из того, что он мне изменил, что он лжет?.. Бог ему судья. Зато он здесь, со мной, и никто мне не может заменить его — будь Захаров даже преступником», — самые бабские мысли полезли в ее одурманенную страстью голову.
— Тише. Оленька, успокойся, девочка моя, он ласково и нежно гладил ее по голове, по плечам. — Вот увидишь: все будет хорошо.
— Да, да… — шептала она, не понимая смысла этих междометий.
— Знаешь, когда я увидел тебя в доме Растегаева, ты была такой официальной, такой далекой, как царевна в хрустальном гробу. Я думал, что потерял тебя навсегда. Но когда я понял, что ты ревнуешь меня к Вике…
— Алеша, я замужем. Я жена другого человека.
— Замолчи! Мне плевать, что ты замужем, мне безразлично, почему ты вышла за него, ведь теперь я знаю: ты любишь меня.
— Я не знаю, кого люблю, Леша… Я ничего уже не знаю, — ледяная Ольга стала брать верх. — Уже поздно, и мне нужно домой. Выйди, пожалуйста, из машины.
К ее удивлению, он снова стал кротким и покорным.
— Если ты так хочешь… Я не вправе вмешиваться в твою жизнь.
Он медленно вышел из машины и захлопнул дверцу.
Высокая темная фигура с поникшей непокрытой головой побрела по пустому двору.
— Ты забыл зонтик! — крикнула ему вслед Ольга.
Но Захаров не оглянулся.
Ритмично шуршали дворники. Струйки воды сбегали по боковым стеклам. Невидимая остальному миру женщина сидела в машине, оцепенело глядя в одну точку. В глубине души она догадывалась, что ей больше некуда идти — разве что раствориться в дожде, таком же бездомном и тоскливом, как она сама.
В одночасье она позволила прошлому разрушить отлаженную и спокойную жизнь. Она бездумно пустила призрака в свое новое существование, и все благополучие мгновенно превратилось в мираж, в фантомный сигаретный дымок.
«И все-таки нужно идти…» — Ольга закрыла машину и направилась к подъезду.
Мокрая черная кошка молнией прошмыгнула под ногами. Впрочем, в темноте любая кошка показалась бы черной.
Ольга вызвала лифт и в ожидании его бесплодно мечтала о крошечной квартирке, в которой не было бы никого, кроме нее одной, где никто не встречал бы ее на пороге вопросом: «Где ты была?», где не нужно было бы лгать и прятаться от себя самой.
Она грезила о доме, как о крепости, спасающей от чужого глаза и какого бы то ни было посягательства.