— Ну ему-то, положим, ты жизненно необходима, — возразила Ольга, — а все остальное неважно. На картинах всегда изображали мать и дитя. И никаких третьих лиц…
— Это на картинах… К тому же у мадонны младенец появляется в результате непорочного зачатия.
Катя пробовала шутить, и Ольга подумала, что ее дела не так уж и плохи.
— Давай, выкладывай все по порядку.
— Что выкладывать. И так все ясно. Мои пожилые родители убиты горем, а коллеги в институте похихикивают за спиной.
— Ну, а отец ребенка? Ты с ним говорила?
— Нет, я решила сначала посоветоваться с вами. Еще раньше я думала его не оставлять, но боялась идти к врачу и пропустила все сроки.
— Боже, откуда ты такая взялась, в наше-то время, когда молодежь все подобные проблемы решает, не задумываясь?
— Взялась вот… И сегодня мне нужно поговорить с вами.
— Но почему именно со мной, Катя? Нет, я, конечно, рада, что ты пришла сюда…
— Ольга Васильевна, вы только не волнуйтесь и выслушайте меня спокойно. Пожалуйста.
— Но в чем дело? — Ольга уже ничего не понимала.
— Дело в том, что… — Катя замялась.
— Так в чем же дело?
— Дело в том, что отец ребенка — ваш муж. То есть, я имею в виду Растегаева, — девушка опустила глаза, боясь встретиться взглядом с Ольгой.
— Катя, можно, я закурю? — растерялась Ольга. — Я на лоджию выйду.
Девушка молчала, словно окаменела. Ольга набросила шубку, взяла сигареты и зажигалку и вышла из комнаты в, как она называла лоджию, «дворик на шестом этаже».
Старый год никак не хотел уходить с миром, подбрасывая Буровой все новые сюрпризы.
«Муж вам изменяет. Вы вскоре получите доказательства». Вот и получила. Наконец, не словесные, а вещественные.
«Бедная, бедная девочка», — думала Ольга, формально — все еще жена Растегаева. Но все равно она ничего не понимала.
«Как? Где? Почему? Что можно сделать? Чем помочь Кате?» — на эти вопросы Ольга не находила ответов.
Глава 19
Дымок сигареты был сладок и приятен, как хрестоматийный «дым отечества». Итак, все ее замужество от начала до конца было просто мыльным пузырем. Благородный и несчастный академик, не способный обидеть даже муху, тишайший интеллигент, которого Ольга уже искренне начинала жалеть, приобретал теперь едва ли не зловещие черты.
«Этакий опереточный злой гений», — Ольга усмехнулась одними губами, представив Юрия Михайловича с Катей, и испытала искреннее чувство гадливости. — Но почему она осмелилась разыскать меня, рассказать мне все это? Неужели она думает, что я чем-нибудь смогу помочь ей и ее ребенку? Я, семь лет назад загубившая своего собственного?»
Ольга дала себе слово больше не заниматься бесплодными блужданиями в памяти. Но воспоминания навалились неотвратимо. И на этот раз они были поистине бесплодными.
…Все стало понятно через три недели после ночи «в обществе» благородных бордовых роз с пуховой проседью. Именно тогда Ольге приснился тот вещий сон, поразительно донесший живые черты не виденной раньше Вики. И вместе с ними необъяснимую уверенность, что у Алексея есть другая женщина. Странную уверенность — на уровне звериного инстинкта. Ей даже в голову не приходило, что она могла ошибаться. В том давнем сне Вика и Алексей стояли у невысокого водопада, глядя друг на друга, и Ольга чувствовала, что их пути соединены, как потоки, перемешивающиеся при падении. Облик этой черноволосой девушки, ее настроенность абсолютно соответствовали тому, новому Алексею, каким стал ее, Ольгин, любимый в результате чьих-то неведомых воздействий.
Он изменился, отдалился от Ольги, она перестала чувствовать его на расстоянии. Даже когда он бывал рядом, Ольга ощущала словно тонкий стеклянный барьер между ним и собой.
Когда-то она читала о личинках некоего вида тропических бабочек. Эти удивительные существа появляются из яиц, в целях безопасности отложенных среди камней. И каждая из личинок ползет в том направлении, в котором освободилась от тонкой оболочки яйца. Если на пути встречается камень, личинка пробирается сквозь него, растапливая кристаллическую структуру особым веществом, вырабатываемым железами. Повинуясь инстинкту, личинки выползают к свету, какие бы препятствия им не встретились. Но когда ученые накрыли камень тончайшей папиросной бумагой, все личинки погибли. Не потому, что не могли растопить бумагу — еще как могли — а потому, что просто не были запрограммированы на такое действие.