Проводница окинула подозрительным взглядом шикарно одетую пассажирку — с растерянностью на лице, но без багажа. Ольга вошла в вагон, нашла нужное купе, поздоровавшись с попутчиками, примостилась у окна.
Она прикрыла глаза, ясно дала понять, что не намерена вести никаких дорожных разговоров. Попутчиков, как несколькими минутами ранее проводницу, тоже удивил чересчур экстравагантный для железной дороги наряд дамы, но из соображений тактичности они, естественно, никак не выразили своего недоумения.
Экспресс шел быстро, без остановок. Ольга, не располагавшая ни халатом, ни спортивным костюмом, не рискнула лечь в постель в бархатном платье. Нет, она не думала о том, что может испортить наряд. Просто ей вдруг пришло в голову, что в Питере нужно сойти с поезда в подобающем виде.
Несмотря на волнение, Ольга чувствовала, что одета не к месту и слегка комплексовала по причине этого нарушения одного из своих самых незыблемых правил.
Другие пассажиры уже уснули. Свет был погашен, и женщина смотрела в темноту, которая, казалось, сама звучала и вздрагивала — в такт движению.
Как давно, как бесконечно давно была другая ночь в поезде «Ленинград — Москва», вовсе не в экспрессе, а в рядовом пассажирском составе, отваживающимся на остановки, когда-то объявленные знаменитым «Рассеянным». И даже приумножившим пункты в графике движения героя Маршака…
Глава 23
Это тоже было весной, но более поздней. Стоял конец апреля, и ночи в северной столице уже казались короче, а вечера длиннее, чем в Москве.
Оля и Алексей шли к трамвайной остановке, окруженные тихими сумерками.
— Скоро начнутся белые ночи, — по обыкновению глядя в другое, невидимое пространство, сказал Алексей.
— Я хочу их увидеть, — мечтательно ответила Ольга.
— Увидишь.
К сожалению, белых ночей она так и не увидела. Завертелись-закружились какие-то заботы: последние проверки результатов «дипломного» эксперимента, экзамены, неожиданные исчезновения Захарова… Май и июнь она тогда провела в Москве безвыездно.
Долгий сумеречный вечер все не кончался. Позвякивали трамваи, выпускали в пространство голубые искорки-молнии. И обычная черная ночь все же взяла влюбленных в плен, но уже на пороге Московского вокзала.
В купе вместе с молодыми людьми ехал какой-то человек средних лет, без романтического настроя на путешествие и с большим чемоданом. Четвертое место оставалось свободным. Никто не соизволил претендовать на него до самой столицы.
Ольга вышла из купе — узнать, когда будет чай. Она вернулась и увидела, что задремавшего Алексея потряхивает за плечо проводник.
— Эй, парень, билет твой где?
Действия железнодорожного служащего тогда показались Буровой верхом неуважения к ее избраннику. Не потому, что она адекватно оценила ситуацию, а потому что «Как можно так грубо с Ним разговаривать?»
Как и все влюбленные на свете, она даже в мыслях окружала предмет своей страсти особым почитанием.
Алексей подхватился, нашарил во внутреннем кармане куртки билеты, и удовлетворенный проводник мгновенно испарился.
Колеса деловито постукивали на стыках, попутчик ритмично похрапывал. Это звуковое сопровождение продолжалось, по всей видимости, почти до Твери — тогда еще Калинина, где человек с чемоданом должен был выходить.
И вот он вышел из купе.
Влюбленные даже не обратили внимания, что он вышел без пальто и без чемодана. Они так устали от присутствия чужого человека в непереносимой близости от своего маленького тандема!
Алексей поцеловал Ольгу и она почувствовала, как пульс застучал в висках — почти в ритме движения поезда: «Тук-тук… Тук-тук».
Он помог ей освободиться от свитерка, и гладил верх кружевной комбинации, а Ольга чувствовала, как теплая волна приливает к груди, и комбинация вдруг становится теснее, плотнее облегает формы. Наверное, кружевной рисунок, прижимаясь к телу, оставлял подобные водяным знакам витиеватые следы. Но эти узоры не могли быть видимыми во мраке ночного купе, лишь иногда рассеиваемом нервными вспышками пристанционных огней.
Движение возбуждало, придавая неповторимый привкус всем, казалось бы, известным ощущениям.
Ольга уже почти освободилась от одежды, когда кто-то подергал за ручку двери купе, естественно, в целях конспирации запертой.
Влюбленные были так увлечены друг другом, что приняли эту ненастойчивую пока попытку вмешательства за случайный стук.
В дверь постучали более уверенно.