Эти подозрения возникли из естественных в моей ситуации вопросов. Первый из них сам собою вытекал из моих сожалений о случившемся. Почему прежде я не видел в Библии того, что стал видеть теперь? И это касалось, прежде всего, слов Иисуса о Его собственных словах. Например, из Евангелия от Иоанна, глава 6, стих 63 – «Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь». Или из пятой главы того же Евангелия, стих 24 – «Слушающий слово Мое… имеет жизнь вечную, и на суд не приходит». И многих других.
Ответ на этот вопрос напрашивался сам собой: я не видел слов Иисуса о Его словах, потому что глядел на другие слова. «А почему я глядел на другие слова?» – спрашивал я себя строго. «Да потому что так было направлено мое внимание», – отвечал себе я. «А что направляет внимание при чтении Библии?» – опять спрашивал я себя. И тут я был вынужден признать следующее: направляет внимание теология. Именно теологические шоры, с которыми я поступил и вышел из Московского теологического института, с которыми я так успешно начал служение и так печально его закончил, не позволяли мне видеть написанное в Евангелиях черным по белому.
Далее я спросил себя: «Что же определяет ту или иную теологию?» «Очевидно, – ответил я себе, – это происходит при формулировке предмета веры». Проще говоря, во что ты веришь, о том затем и умно говоришь. И тут я признался себе, что в моей вере, пока я был пастором, слова Иисуса не были ее предметом. Они, как уникальный духовный феномен, никогда не были в фокусе моего внимания в таковом качестве. И тут вставали еще более острые вопросы: «А кто изъял Слова Иисуса из предмета веры? Кому это выгодно?» Вопросы эти звучали тем острее, чем чаще я замечал те мои прежние шоры у самых разных проповедников как в Москве, так и за ее пределами.
Другое мое наблюдение подтверждало напрашивающийся изо всего этого вывод. Еще во время Суда слов Иисуса надо мной, когда они жгли меня сверхъестественным огнем и просвечивали, как рентген, своей истиной, я заметил, что Бог неслучайно именно так очищает меня. Ведь как выглядело мое заблуждение на уровне теологии? Я всем сердцем поверил, что слова, которые я слышу, суть самые, что ни на есть, живые слова Божьи и что они-то и являют сегодня Бога Слово на земле. Именно против этого сатанинского подлога и восстал тогда Господь, учинив надо мной Суд словами Иисуса.
Иисус просто взял и явил мне истинные Живые Слова. Он обнажил предо мной их власть в их действии. И это исходило из Его ревности по Собственным словам, которую я спровоцировал своей безрассудной ревностью в ложном направлении. Ведь я же готов был посвятить всю свою жизнь тем «живым словам», подсунутым сатаной. Я даже поклялся на верность им. Я пошел до конца, положив на алтарь веры в те псевдо живые слова всю свою карьеру. Я готов был оставить семью, отдать за них жизнь. На что я еще не решился ради них? Разве что не убивал христиан, как некогда будущий апостол Павел.
Конечно, Бог не опустился до интеллектуальных споров со мной про ложь сатаны. Он просто явил на мне Истину и Жизнь подлинных живых слов и показал мне, в чьих словах подлинно явился Бог Слово. И это были Слова Иисуса.
Обозревая теперь свою драму, я четко видел, как сатана сначала похитил из моей веры подлинно живые слова, и только затем заполнил пустое место своей подделкой. Более того, первый акт собственной драмы я видел уже свершившимся в речах многих других проповедников, которых слушал в те дни с церковных кафедр. Все это говорило об отсутствии верной теологии Слов Иисуса не только в моей прежней вере.
Я различал в проповедях, звучащих с церковных кафедр, и те заменители истины, которые сатана уже успел насадить в вере. Эти наблюдения постепенно складывались в панораму самой настоящей войны против веры в слова Иисуса. С каждым посещением церкви картина главной духовной битвы сатаны прорисовывалась всё подробнее. В конечном итоге такие мои мысли выходили на постановку вопроса об ущербности любого богословия, в котором нет теологии слов Иисуса. Этот вопрос я и хотел поставить перед Геннадием Андреевичем.
Я приготовил для обсуждения несколько тезисов, последний из которых я боялся даже произнести. Я начал излагать его издалека:
– Геннадий Андреевич, если я не прав и как-то оскорбляю Вашу веру, скажите мне прямо. Я сразу закончу. И мы сочтем всё, сказанное мной, бредом сумасшедшего.
После этого я озвучил пятый свой тезис о вреде методологии протестантских фундаменталистов, так как рассмотрение ими Библии как некоего богодухновенного монолита, нивелирует специфику слов Иисуса. Я ожидал серьезных возражений и даже спора. Но к моему удивлению Геннадий Андреевич живо поддержал этот мой полемический взгляд. Он сказал: