— У моих спутников есть клыки, и я могу пустить их в дело, Живущий-у-воды.
Ратха напряглась, приготовившись броситься вверх по склону, если Костегрызу понадобится помощь.
— Можешь, Ночная, — беспечно ответил Костегрыз, но Ратха видела мышцы, напрягшиеся под его мокрой шкурой.
— Нет, Живущий-у-воды, — сказала черная, показав острые кончики зубов. — Я не настолько глупа. Ты прав, решение остается за тобой. Но если мы все еще твои сородичи — приходи. Если же нет, возвращайся в племя, откуда пришел, и оставь свою территорию Безымянным.
Ратха подползла еще ближе. Если верить черной, Костегрыз не был Безымянным! Значит, он родился в племени? Неужели это правда? Впрочем, это очень многое объясняло...
Черная взмахнула хвостом и засеменила по тропе. Двое ее спутников последовали за ней.
Костегрыз не поднимал глаз от земли до тех пор, пока звук их шагов не растаял вдали. Только после этого он поднял голову и, дергая хвостом, покачал мордой из стороны в сторону. Затем повернулся и посмотрел на кочку под холмом, где пряталась Ратха.
— Очень умно, племенная кошка, — громко сказал он. — Только ты не учла, что ветер переменился, и я учуял твой запах.
Ратха сердито вскочила и потрусила на холм. Чем ближе она подходила, тем сильнее Костегрыз прижимал уши к голове, так что в конце концов стал похож на безухого.
— Ну что, Живущий-у-воды, — насмешливо крикнула Ратха, остановившись на безопасном расстоянии от его когтей, — побежишь по тропе за своими сородичами? И будешь вместе с ними нападать на своих бывших сородичей?
— Значит, и ты узнала мою тайну, — с некоторым смущением пробормотал Костегрыз. — Но это неважно. Очень скоро ты бы все равно догадалась. Охотница из тебя так себе, однако ты довольно умна. Я бы даже сказал, слишком умна.
Ратха впилась в него глазами.
— Ты не любишь Безымянных. Я поняла это, когда смотрела, как ты затираешь лапами их следы.
— А еще я не люблю голодать. Погода и так ужасная, а скоро будет еще хуже. Этой земли едва хватает, чтобы прокормить меня одного. Но нам с тобой тут не продержаться. Ты с каждым днем ешь все больше и больше.
Он выразительно посмотрел на ее живот. Беременность Ратхи была уже заметна, и ее аппетит возрастал день ото дня.
— Значит, пойдем, — сказала Ратха, шагая на тропу.
Костегрыз пошевелил усами и неуверенно посмотрел на нее.
— Путешествие будет непростым, к тому же, тебя ждет то, что тебе совсем не понравится.
— Разве у меня есть выбор? Если я ношу твоих котят, то должна хорошо питаться. И не беспокойся о том, что может мне не понравиться — с этим я справлюсь, когда столкнусь. Когда я думаю о том, через что мне пришлось пройти, то понимаю самое главное — я могу выдержать все!
«По крайней мере, я очень на это надеюсь», — скромно думала Ратха, семеня по тропе следом за Костегрызом.
Вопреки предостережениям Костегрыза, поначалу путешествие было очень приятным. Тропа бежала то вверх, то вниз по голым холмам, поросшим колышущейся травой. Солнце то и дело выглядывало из-за туч, и тогда умытая дождями земля казалась чистой, юной и сияющей.
По ночам или в холодные дни, когда вместо привычного дождя с неба сыпался снег с градом, Ратха и Костегрыз сворачивались друг возле друга в дупле или под кустом, пережидая непогоду.
Какое-то время они были единственными путниками на тропе, но очень скоро им стали встречаться и другие коты, в том числе и черная со своими рыжими самцами. Костегрыз шел очень быстро, и Ратха выбивалась из сил, чтобы поспевать за ним. Зато он охотился за них обоих, потому что умел вспугивать дичь из травы, растущей вдоль тропы, и не успевала Ратха как следует уйти вперед, как он уже догонял ее с добычей. Иногда они делились своей дичью с встречными Безымянными. А когда их животы и пасти оказывались пусты, другие путники предлагали им часть своей дневной добычи.
Дни убегали, как земля под лапами, и вскоре им стали попадаться Безымянные, выходившие из-под кустов или из боковых троп, вливавшихся в основной путь. Тропа, по которой еще совсем недавно шли одинокие путники, державшиеся на отдалении друг от друга, Теперь превратилась в реку мохнатых шкур, растянувшихся в обе стороны, насколько хватало глаз.
Костегрыз перестал охотиться вдоль тропы, поскольку все мелкие животные были либо убиты, либо распуганы предыдущими путниками.
Когда Костегрыз уходил на охоту, Ратха нередко садилась возле тропы и разглядывала проходивших мимо Безымянных. Здесь были косматые старцы и лохматые подростки, самки с молодняком и покрытые боевыми шрамами самцы — иными словами, коты всех видов, от тех, которые были знакомы Ратхе по племени, до виденных ею впервые.
Одни были сильны и здоровы, другие, ослабевшие от голода, с трудом передвигали лапы в самом конце цепочки. Часть котов выглядела сытой и ухоженной, ничуть не хуже племенных котов. Рядом с ними шли косматые, шелудивые и покрытые колтунами бродяги.
Но только заглянув в глаза каждому, можно было понять, есть ли в них хотя бы искра разумности. В некоторых взглядах она едва теплилась, зато в других ярко горела, озаряя все существо кота внутренним светом разума. Этот удивительный дар зачастую проявлялся у тех, у кого Ратха меньше всего ожидала его увидеть, и, напротив, отсутствовал у тех, в ком она поначалу не сомневалась.
Угрюмые косматые охотники, на первый взгляд способные лишь на кровавую жестокость, нередко поражали ее глубиной своего взгляда. Зато старики, чьи седые шкуры, казалось бы, служили доказательством нажитой мудрости, развеивали все ее надежды, стоило Ратхе увидеть пустоту в их глазах.
Но почему? Этот вопрос стучал у нее в голове в такт топоту лап по тропе. Почему одни такие, а другие нет?
Ратха уже успела заметить, что пустоглазые составляли большинство Безымянных, а коты, вроде нее или Костегрыза встречались очень редко. Лишь немногие могли понимать речь, а еще меньше было тех, кто умел хоть как-то разговаривать, не говоря уже о сложной беседе.
Почему? Почему дар разума и речи столь редко встречался у ее бесплеменных сородичей? В племени все было совершенно иначе!
Ратха постоянно ломала голову над этими вопросами, но так и не смогла найти сколько-нибудь приемлемый ответ.
В конце концов, она решила, что отыщет разгадку после того, как получше познакомится с Безымянными. Что-то подсказывало ей, что ответ придет очень скоро, и что частью этого ответа будет она сама, хотя Ратха не понимала, как это произойдет. Эта догадка не только не успокаивала ее, но, напротив, вселяла тревогу.
Ратха не делилась своими соображениями с Костегрызом. Она чувствовала, что его не интересуют ни ее вопросы, ни ответы.
Тем временем, холмы постепенно сменялись горами, а дорога, становясь все круче, превратилась в узкую петляющую тропку. Дожди шли не переставая, и вскоре шкуры путников приобрели одинаковый тускло-бурый цвет грязи.
Каждый день Ратха просыпалась мокрая и промерзшая до костей, чтобы снова бесконечно брести вперед, не видя перед собой ничего, кроме тропы, или завесы дождя, падающего прямо перед ее усами. Костегрыз был молчалив и угрюм, отныне в нем не было и следа его привычной энергии.
Вскоре Ратху одолело непонятное беспокойство, и она не сразу поняла, что с ней творится.
Местность, по которой они шли, стала казаться ей знакомой, хотя она твердо знала, что видит ее впервые. Запахи, дуновение ветра, очертания листвы и даже камни на тропе — все говорило о том, что она когда-то уже шла через эти горы. Только не по этой тропе — это Ратха знала точно. И не через этот горный отрог, через который переваливала вереница Безымянных котов.
В памяти у Ратхи сохранились лишь смутные образы, ибо большую часть этого пути она неслась, подгоняемая страхом, гневом и мучительной болью предательства.
Она поняла, что вся дрожит и уже не может переставлять лапы, поэтому сошла с тропы и встала в стороне, глядя на проходивших перед ней путников, похожих на неясные тени, движущиеся за пеленой дождя.